Прогуливаясь одним зимним вечером по одной из улиц города, которую почти не освещали фонари, что заставляло быть более внимательным и смотреть под ноги. В подобные вечера, когда погода одаривала нас, жителей города, не слабым ветром, который нес маленькие, колючие снежинки, внимательность была более значима, чем глубокие мысли о завтрашнем дне и о прожитых неудачах.
Проходя мимо одного из переулков, я заметил девушку, точнее, она сидела на коленях и протягивала руки в сторону тротуара, к людям, словно ей нужна была помощь. Но движения ее конечностей были на столько слабыми, что ветер мог бы сдуть такое бренное тело.
Я совершенно случайно обратил внимание на эти руки, ведь в такую погоду достаточно сложно вглядываться в детали, возможно, я бы и не заметил эту девушку, если бы она не рухнула головой на тротуар.
Мне ничего не оставалось сделать, как взять её на руки и донести до своего дома – телефон в тот момент разрядился, а больница была на соседнем берегу города.
Войдя в дом, я быстро донес эту девушку до дивана, укрыл одеялами, своими куртками и пошел кипятить чайник. Пока вода набиралась, я услышал громкий звук тупого удара, приглушающий течение жидкости.
Вернувшись в гостиную, мои глаза увидели лежащую девушку на полу, которая совершенно не двигалась.
– Тебе срочно нужно согреться. А то будет только хуже. – Проговаривал я, протягивая руки к ней.
– Меня уже ничего не спасет. – Прошептала девушка, начиная немного подниматься.
– Почему же? Я просто дам тебе согреться, можешь даже переночевать у меня, если хочешь, лишь бы тебе лучше было.
– Меня выгнали люди.
– От куда? Тебя выгнали родители? Родственники?
– Все люди.
– Прям все?
– В этом городе точно все. Я осталась брошенной. Никому не нужной здесь… Это просто никому не надо. – Последние слова она проговаривала уже через силу. Попытки встать остались позади. Тело замертво рухнуло на землю…
И даже не знаю, что она имела в виду, но после этого я просто отнес тело старое кладбище, вырыл могилу побольше для столь бренного тела. Мороз щекотал лицо, а руки связало холодом, который примораживал мои руки к лопате, чтобы в памяти остались отпечатки от этого страшного дня, когда я набрался смелости похоронить людскую доброту.
Сложно представить, что этот голубой паровозик до сих пор цел. Даже сейчас помню тот день, когда мне его подарили… Шум поезда навеивал сонное состояние, перекрывая своей какофонией живые разговоры в соседнем купе. Вместе с движением поезда также быстро менялся и пейзаж за окном: хвойные деревья, холмы, поля, озера. Все это часто проносилось перед моими сонными глазами, что я умудрялся теряться во времени. – Который уже день мы уже едем? – обратился я к соседям. К сожалению, они уже все спят. – Действительно, ночь же… Мой голубой паровозик лежал в саквояже весь потрепанный, а его краска уже почти полностью облезла. Мне подарили его в одиннадцать лет. Как сейчас помню этот день: Мама, как и всегда, бегала по дому, украшала стены яркими плакатами с надписью: «С днем рождения», возвращалась на кухню, чтобы продолжить готовить салаты, а папа все ещё был на работе, хотя его рабочий день уже давно закончился. И наш дом располагался не так далеко от деревни, возможно, его просто задержали.
В нашей семье я был единственным ребенком, поэтому всё внимание уделялось мне. Да, меня можно было назвать избалованным и этого нельзя отрицать. Родители слишком часто одаривали меня сладкими подарками, дорогими игрушками, даже тогда, когда денег в семье было не так много. Мои одноклассники из-за этого завидовали мне, и когда они просили у меня поиграть с моими новыми солдатиками, машинками, то я обычно им никогда не отказывал, ведь мама с папой всегда учили меня делиться с другими. Хоть я и получал достаточно много внимания в школе, со мной особо никто не хотел дружить. Возможно, потому что наш дом располагался слишком далеко от деревни. Или же потому, что не было людей в моей школе, кому бы было интересно со мной общаться…
