Вдовствующая графиня де Сент-Круа положила три кусочка сахара в крошечную кофейную чашечку и медленно помешала содержимое серебряной ложкой. В пламени камина фиолетовым огнем вспыхнул на безымянном пальце левой руки огромный аметист – память о ее дяде епископе.
Шел рождественский пост, и, верная привычке одеваться в цвета, соответствующие, по ее разумению, определенной церковной службе, старая дама являла ныне взору целую симфонию епископских тонов в бархате, что придавало ей величественный вид и очень шло к ее белоснежным волосам. Она улыбнулась Гортензии, устроившейся у ее ног на низенькой скамеечке, и принялась пить свой кофе маленькими глоточками, жмурясь от удовольствия, отчего вокруг глаз лучиками разбежались морщинки.
– М-м-м, – с наслаждением покачала она головой. – Как можно пить кофе где бы то ни было еще, если однажды попробовал его у вас!
– Правильнее сказать, у Дофины, – ответила Гортензия. – Это она научила Клеманс трудному искусству приготовления вкусного кофе. И теперь всякий раз, как в гостиную вносят поднос, мне кажется, что она вот-вот появится следом в своем неизменном чепце с зелеными лентами и, светясь улыбкой, попросит налить ей чашку. Странно, но у меня до сих пор такое ощущение, что я гостья здесь: никак не могу свыкнуться с мыслью, что теперь это мой дом.
– Поэтому-то вы здесь ничего не меняете?..
Мадам де Сент-Круа обвела взглядом уютную гостиную, любуясь изумительными креслами в стиле Марии-Антуанетты и таким же канапе, на обивке которых искусной иглой мадемуазель де Комбер были вышиты охапки роз нежнейших тонов. Такие же розы украшали ленты, которыми были забраны пышные занавеси зеленого полотна. Взгляд графини скользнул дальше, по обитому бархатом зеленому шезлонгу, и остановился наконец на больших старинных пяльцах, в которых так и осталась незаконченная вышивка.
– Мне ничего не хочется здесь менять, – тихо ответила Гортензия. – Я люблю этот дом таким, каков он есть, вплоть до мелочей. Мне кажется, что Дофина жива, я чувствую, что она рядом, и мне отрадно ее присутствие. Впрочем, и мадам Пушинка не позволит ничего менять в своем окружении, – добавила она, протянув руку и погладив великолепную светло-серую кошку, спящую на подушке у камина.
– Как грустно, однако, смотреть на эту незаконченную вышивку. Почему бы вам не взяться за нее, если уж вам хочется, чтобы присутствие Дофины ощущалось и далее? Все владельцы замка Комбер с незапамятных времен обожали вышивание.
– Я попробую, но, боюсь, у меня для этого не хватит таланта. Еще кофе?
– С удовольствием. Вот уже много лет, как я сплю всего по три часа в сутки, и жаль было бы лишать себя удовольствия из-за такой безделицы.
Гортензия наполнила чашки и вновь уселась на свою скамеечку. В гостиной воцарилась тишина. Но это была особая тишина, тишина, свойственная сельскому жилищу, тишина, которая никогда не бывает абсолютной, отчего кажется, что она пронизана еле уловимыми признаками жизни и соткана из уюта, доверия и дружеского тепла. Аромат кофе, смешиваясь с запахом сосновых и буковых поленьев, пылавших в камине, укутывал Гортензию и ее старую приятельницу, усиливая ощущение защищенности и душевного комфорта, которое обычно возникает при общении щедрых душой людей.
За стенами дома царило ледяное дыхание гор Оверни, с которых зима сорвала их зеленые одежды, горные стремнины курились белым паром, превращавшимся в туман. Низко нависшие тучи предвещали скорый снегопад – время долгих вечерних посиделок, когда соседи, занятые различным рукоделием, собираются в тесный кружок и их отдыхающие от тяжких полевых работ руки послушно следуют творческой фантазии, создавая красоту. А еще это время сказок и легенд, которые никогда не надоедает слушать, ибо воображение старых людей из года в год украшает и оттачивает древние сказания…
