– Стоять здесь, у машины; надо подождать, – худощавый и очень высокий охранник был в паре с каким то безликим коротконогим коллегой. Они подвели Зимина к чёрной, и, видимо, не так давно вымытой «Эмке», застыв от него в полуметре, впрочем. не сводя с последнего глаз.
«Ну и зря беспокоятся», – промелькнула быстрая и резкая мысль. Ему и в голову не приходило куда то там бежать. Ведь бежать было бесполезно, не нужно, и, к тому же, бессмысленно
Охранники стояли с нарочито скучающими лицами, однако он сам, как мастер наблюдения, видел, что его «держат на мушке».
Тягуче медленно тянулось время, иногда ему казалось, что оно остановилось навсегда, застыло, как кадр на киноплёнке, внезапно затормозившийся в своём постоянном и безудержном мелькании.
Толстый коротконогий гэбист наигранно потряхивал чёрной, и, такой же тупой с обоих концов, как, впрочем, и он сам, дубинкой, и делал вид, что ему невыносимо скучно. Возможно, так оно и было на самом деле, ведь рутина создаёт скуку. Стоять с палкой охранника, помахивая ею, как прожжённый таксист ключами автомобиля, было его работой.
Наконец из подъезда дома выскочили ещё трое чекистов во главе с седоусым майором, который, бросив короткое: «Домой!», уселся на пассажирское место рядом с водителем, а Вилора Зимина охранявшие его затолкали в середину заднего сиденья, зажав его своими «прошипрованными» насквозь телами с обеих сторон. Остальные шустро попрыгали в стоящее рядом другое авто.
– Позвольте узнать, далеко мы направляемся, и что всё это значит?, – спокойным голосом, но зная, что совершенно напрасно, полюбопытствовал Зимин.
– Как это «куда», уважаемый профессор, – полуобернулся к нему влево и назад седоусый, – сам должен понимать, куда, после этих обысков в ваших апартаментах.
На Лубянку, конечно, же, куда же ещё, просто вам, как профессору и учёному говорю. Вы белая косточка советской науки, если можно так выразиться, поэтому и заслуживаете моё внимание. Вы обо всём узнаете, вам будет предъявлено официальное обвинение. При обыске вы настаивали о встрече с Громовым или Берией.
Эк, куда хватили, уважаемый. Одних уж нет, а те далече…
Лаврентий Павлович сейчас занят работой с вашими коллегами, – врачами-наоборот, то есть, отравителями. Поэтому Вам полезно будет посидеть в камере, быть может вспомните на досуге, куда всё же пропала «Белая тетрадь»?
– Не понимаю. О чём Вы, товарищ майор, я давно…
– Теперь я для Вас гражданин майор, – повторяю, обвинение в измене Родине Вам предъявят по прибытию на место. И всё Вы, Зимин, прекрасно понимаете, не надо корчить из себя невинную овечку. Мы эту шкурку с Вас быстро снимем. Вы давали подписку о неразглашении государственной тайны?
– Да, давал, Вам же отлично известно, что я работал в закрытом институте. Так что пока я говорить ничего не обязан, моей вины нет ни в чём, гражданин майор. Вилор теперь подчеркнул слово «гражданин», сделав на нём едва уловимый акцент.
Машина начала резко петлять в узких улочках столицы, и, наконец, после десятка таких поворотов, остановилась у старинного двухэтажного особняка, где то вблизи от памятника зловещему рыцарю революции пролетариата, как понял тогда Вилор, уже неплохо ориентировавшийся в центре города.
Все выскользнули из машин и прошли внутрь здания через единственную деревянную, чёрную, как дёготь, дверь, снаружи которой прохаживался одинокий милиционер, делая вид, что охраняет захудалое посольство какого-нибудь Зимбабве.
«Задержанного, – в стакан!», отдал команду «Седоус», как прозвал его про себя сам задержанный. Через площадку лестничной клетки Вилора повели куда то вниз, по-видимому, в подвал. Внизу по длинному и тусклому коридору прогуливался ещё один охранник.
