Валемир, год 237-й от Разлома, осень
Вот всегда так! Можно дрыхнуть хоть до обеда – вскакиваешь чуть свет. Нужно встать пораньше – едва получается голову от подушки отодрать…
Барт с мрачным видом разглядывал потрескавшиеся от старости потолочные балки, размышляя – а не послать ли всю эту затею псу под хвост. По утрам, на свежую голову, многие гениальные планы не кажутся такими уж гениальными. А вдруг Индюк про все узнает? Тут фантазия юного Твинклдота, обычно не ведающая границ, отказывала. Как видно, щадя и без того потрепанные нервы.
Зевнув так, что позавидовал бы и бегемот, Барт рывком сбросил с себя одеяло. Ёжась от утренней прохлады, приступил к водным процедурам. Начал с лица и шеи, затем тщательно прочистил уши, смочил волосы на затылке, чтобы не торчали непослушными вихрами. С сомнением потрогал волоски над верхней губой. Бриться не стал – время уже не терпит, да и кожа покраснеет. Выглядеть будет еще более несолидно, чем с таким вот рыжим пушком. Ещё и порежешься, как всегда.
Надел все парадное. Старенький, но еще вполне приличный сюртук, доставшийся в наследство от младшего «индюшонка», Бонацио, после того, как тот растолстел настолько, что перестал в него влезать. Белую манишку без пятен на видных местах. Штаны в узкую полоску. Штиблеты с медными пряжками. В левый внутренний карман – к самому сердцу – сунул туго набитый кошелек.
Индюк, то есть, простите – почтеннейший Донателло Твинклдот, брат трагически сгинувшего в пустошах папеньки Барта – вместе с двумя старшими отпрысками отправился вдоль побережья в Тиелат за каким-то важным грузом. Предшествовал этому событию продолжительный и весьма неприятный разговор.
– С самого детства ты не устаешь огорчать меня, Бартоломью, – скорбно вздыхал дядя, сняв свои маленькие очки в медной оправе и щурясь на Барта усталыми, вечно слезящимися глазами. – Ты словно бы нарочно не хочешь замечать того добра, что я делаю для тебя, и стремишься лишь отравить мою жизнь своими бесконечными каверзами.
Он шумно высморкался в один край своего необъятного клетчатого платка, а другим начал методично протирать линзы очков, не спуская взгляда с непутевого воспитанника.
– Я скромный человек, Бартоломью, и одно из немногих моих достояний – это честное имя. Честность и порядочность – качества, которые просто необходимы торговцу, чтобы сохранять свою репутацию и успешно вести дела…
У Барта было кардинально противоположное мнение по поводу того, какими качествами должен обладать успешный торговец. И, судя по плачевному состоянию лавки Дона Твинклдота, мнение Барта было куда ближе к истине. Но говорить об этом он, конечно, не стал. Он давно уже заметил, что, если просто стоять со скорбным видом и время от времени кивать в знак согласия, то любой разговор с Индюком займет втрое меньше времени.
– В духе скромности и благочестия я старался воспитывать и своих детей. И тебя тоже, ведь позаботиться о тебе – это мой долг, в память о моём несчастном брате. Но – видит Аранос – эта обязанность легла на меня тяжким грузом…
Он в очередной раз скорбно вздохнул, а Барт в очередной раз кивнул, разглядывая носы своих штиблет.
– В тебе сидят демоны, Бартоломью. Это стало ясно еще с ранних лет, когда ты, едва научившись ходить, уже подбрасывал гвозди в кастрюли несчастной Мэм и поливал маслом ступени лестницы.
– Я стыжусь этого, дядюшка… – виновато шмыгнул носом Барт.
– Да неужели?! Можно подумать, что-то изменилось с тех пор! – дядя на миг потерял терпение, и в сердцах швырнул очки на стол. – Кто неделю назад подлил касторового масла в суп Бонацио?! Кто чуть не до смерти перепугал несчастную Милу, когда та принимала ванну? Кого позавчера видели в компании портовых грузчиков, играющим в кости?!
