Выхожу из машины, ощущая биение сердца и тяжесть в ногах, застегиваю молнию на куртке и натягиваю кожаные перчатки. Потом вытаскиваю из багажника лопату и рюкзак: пора. В резиновых сапогах шлепаю по грязи в сторону пролома в живой изгороди. Он находился там всегда, сколько я себя помню. Содрогаясь, вхожу в лес. Здесь темнее, чем я думала, и, чтобы успокоиться, несколько раз глубоко вдыхаю насыщенный хвоей воздух. Борюсь с острым желанием уйти домой и вернуться утром, напоминаю себе, зачем я здесь, и гоню себя вперед.
Освещая путь смартфоном, я шагаю с оглядкой на кроличьи норы, о которые могла бы споткнуться. Переступаю через поваленные стволы деревьев, через которые когда-то перепрыгивала. Мне двадцать пять, и я еще не так стара для бега, но у меня неудобная ноша, к тому же я не очень спешу к своей цели. Я и не думала, что мне придется делать это в одиночку.
Я останавливаюсь, прислоняю ручку лопаты к бедру и трясу затекшей рукой, чтобы прекратилось покалывание в пальцах. В кустах что-то шуршит, и у меня возникает ощущение, что за мной следят. Сердце замирает, когда из кустов выскакивают два кролика и несутся прочь, увидев свет моего смартфона. «Все хорошо», – убеждаю я себя вслух, но голос кажется громким и гулким, напоминая о том, как я здесь одинока.
Лямки рюкзака врезаются в плечи, я поправляю их и снова иду вперед, наступая на хрупкие ветки. Я уже начинаю думать, что выбрала на развилке неверное направление, но тут наконец выхожу на поляну с расщепленным молнией деревом. У меня не было уверенности, что оно по-прежнему будет здесь, но, когда оглядываюсь, кажется, что ничего не изменилось – хотя конечно же изменилось все. Воспоминания о прошлом налетают с такой силой, что я с трудом перевожу дыхание, опускаясь на землю. Сырость от листьев и земли просачивается сквозь брючную ткань, а прошлое просачивается в настоящее.
– Поторопись, именинница, при таком темпе тебе успеет исполниться шестнадцать. Я замерзаю! – крикнула мне Чарли. Она забралась на калитку, ведущую на кукурузное поле, повсюду были разбросаны пластиковые пакеты, а ее светлые волосы сияли в лучах тусклого красновато-оранжевого солнца. Нетерпеливая Чарли томилась в ожидании, пока я медленно тащилась к ней, бережно держа коробку, в которой хранились наши мечты и надежды.
– Давай же, Грейс. – Она соскочила на землю, сгребла пакеты и устремилась в лес. Я поудобнее перехватила под мышкой коробку и постаралась не отставать, следуя за мельканием ее лиловой куртки и флюидами спрея-дезодоранта «Импульс», который она тайком брала из спальни своей матери.
Ветки колючего кустарника хватали нас за обтянутые джинсами ноги, цеплялись за волосы, но мы продолжали идти, пока не выбрались на поляну.
– У тебя лицо покраснело, теперь оно одного цвета с волосами, – засмеялась Чарли, когда я опустила коробку на землю и, упершись руками в колени, наклонилась, стараясь восстановить дыхание. Несмотря на прохладу раннего вечера, на висках у меня выступили бусинки пота. Чарли перевернула вверх дном пластиковые сумки. Еда, напитки, спички, садовый совок и маленький подарок, завернутый в блестящую фиолетовую бумагу с наклеенным на нее стикером «Пятнадцать лет» – все рассыпалось по комковатой земле. Улыбнувшись, она вручила мне подарок. Я села, скрестив ноги, тщательно развернула упаковку, так чтобы не порвать бумагу, и медленно высвободила коробочку. Внутри лежала половинка золотого сердца на цепочке, на нем было выгравировано «ЛДН» («Лучшие друзья навсегда»). Я посмотрела на Чарли, и глаза защипало от слез. Она оттянула ворот толстовки, обнажая вторую половинку сердца. Я застегнула цепочку на шее, а Чарли начала копать яму. Я, как истинная девочка-скаут, разожгла костер. Когда солнце зайдет, станет еще холоднее, а вечера теперь наступали быстро. К тому времени, как яма была достаточно глубока, Чарли запыхалась, а под ее ногти забилась грязь.
