– Гляди-ка, разварились! Ах, электробожечки мои… Ещё плеснуть?
Лицо пожилой приветливо улыбнулось во мраке. Она плюхнула ещё кашицы в миску Алекса, что молчал за обтянутым мутью полиэтилена столом. Подрагивала лучина. Чудная трескотня. Он притянул миску к себе и с наслаждением, сощурившись, принялся заталкивать пищу в свою ротовую полость. Череп Алекса был седоват, стрижен «под ёж», впрочем, как и у пожилой, да и у большинства поселенцев, включая стариков, детей и жён жандармов.
«Кушай, кушай, Бог с тобой, милок!» – приговаривала она. Шаркнули шаги. За её спиной проступил силуэт Гоблина.
– Доброго утра вам, господин! – пропела женщина силуэту.
Однако определить, какое время суток, абсолютно не представлялось возможным по причине заложенных кирпичом окон. Алекс жестом пригласил Гоблина к столу.
– Сытости и Благ! – ответил вошедший.
Алекс, привстав, кивнул в ответ, а про себя отметил, что, действительно, поселение фантастически богатое: запасы в конце зимы – это ли не признак умелого управления? Не то что у нас, в вымирающей столице. Алекс был небольшого роста мужчина, средних лет, с крупноватой лобастой головой, плотно сжатыми губами, выдававшими в нём суровость. Но не ту свирепую обычную суровость, а являющуюся как бы уплотнённой степенью сосредоточенности. Сквозь линзы его очков на нас глядела пара карих, потухших от хронической усталости глаз.
– Кароч, всё готово, – бесцеремонно бросил Гоблин. – Охрану обеспечу. Сопровожу. Анорексия, плесни вот сюда, прям в кружку!
– Я Аннексия. Аннексией меня кличут, милок, – восторженно охнула пожилая кухарка, растушёвываясь в тенях коморки.
– С чего лучше начать? – вопросил Алекс. Его голос оказался тоньше, чем можно было представить, и не увязывался с суровой внешностью. Он силился разглядеть Гоблина в полумраке, но у него ничего не выходило.
– С бараков. Потом – водонапорная, потом – склады, к шахте прошвырнёмся, – процедила тень в углу. Аннексия протянула тени кружку с прекрасно дымящимся.
– Мать, сбегай за дочуркой. Она умеет писать вроде, да? Писарь ведь нужен тебе, Алекс? – тот скупо кивнул. – Давай, давай, – чавкал Гоблин. – Беги! А грибочки у тебя хороши. Вот что я называю достойными экономическими показателями, а всё от того, что святость в доме, поэл… Хороши-и-и-и!
Пожилая, виновато кивнув, неловко скакнула к выходу, но вдруг, охнув, вынула тряпочку из-за пазухи. Рыжий таракан каплей, словно смола, с латунно-зеленоватого древа окислившейся медной рукоятки десантировался вниз. Тряпка Аннексии, пропитанная золой, уже драила дверь, худой косяк, потом – замочную скважину. Пожилая сопела. Она всхлипывала, ускоряла надраивания, выпучив глаза, как варёные яйца, с серыми пулями зрачков. Стыд, боль и безысходность кричали в каждом её движении. «Не идеально, не идеально, не идеально!» – кто-то колотил приказ в её сознании. Тень Гоблина бесшумно давилась от смеха. Алекс принялся собирать вещи. Тараканы маршировали по дрожащему ломтю света на полу.
Солнце лизнуло Ш2 розовым. Бараки. Десятка три бетонных и кирпичных коробок, укрытых землёй под козырьки крыш. Кое-где тянулись в человеческий рост стеклопластиковые щупальца переходов от одного строения к другому. Деревянные сортиры-скворечники источали запах говна. Отсутствие скальпа верхнего слоя почвы было надёжно скрыто обильной марлей мартовского снега. Пара кривых теплиц. Казарма. Мастерские в полуразрушенном стиле. В центре Ш2 была то ли площадь, то ли пустырь с единственным дозиметром радиации на чёрной единице столба, который сразу подметил Алекс. У КПП уже кто-то плёлся, волоча лохматое облако хвороста в санях. Было тихо, тихо, тихо. Как регулярно бывает перед смертью ночи.
