Легенды о школе Тубельского ходят по стране тридцать лет. Посреди учительских разговоров где-нибудь в Новгороде, Новосибирске или Краснодаре вдруг начинают расспрашивать именно о ней: «А там действительно похоже на то, о чем они пишут в своих сборниках?»
Школа Тубельского стала символом движения авторских школ, показателем их сил, трудностей и достижений.
Конечно, в привычных измерениях она совсем не лучшая: ей не сравниться по «продвинутости» выпускников со знаменитыми физматшколами или лингвистическими гимназиями, у нее нет бассейнов и конюшен, в ней не преподают университетские профессора, она не выигрывала призов «Лучшая школа района» и не подчиняла себе школы окрестные.
Но она смелее и успешнее всех решала (и по большому счету решила) главный вопрос будущего: какой может стать достойная массовая школа в России, школа для всех, школа для самых разных детей. Устроенная на тех же материальных основаниях, что и самые обычные, но на совсем другом фундаменте идей. Школа, стремящаяся не научить одному и тому же, а помочь всем своим ученикам в чем-то самом существенном: понять нечто главное про себя, про жизнь и других людей, научиться тому, что пригодится именно тебе.
Многим знаком классический афоризм: «Образование – то, что остается, когда все выученное забыто». Но здесь в этом высказывании сумели увидеть не образец философского остроумия, а само собой разумеющуюся деловую задачу. Задачу, к которой каждый учитель должен подобрать свое профессиональное решение.
Раскрытая перед вами книга – о том, как создается такая школа.
…Александр Наумович Тубельский вспоминал так:
– С чего все начиналось? – с мысли о том, что странно не использовать наиболее естественные и эффективные по жизни формы образования – в сверстнических сообществах. А еще – с желания вести себя честно перед самими собой и исключить фиктивные регламентации и отношения.
Кто только не призывал к борьбе с формализмом! Но что происходит, если с ним не бороться, а взять и отменить? Немудреные завалы пустых заготовленных фраз, уроков поверх голов, бездушных мероприятий, бездумного исполнения инструкций – это ведь не пережитки и недостатки, а монументальный оборонительный рубеж, защищающий школу от жизненной стихии. Жизнь – это дома и во дворе, а здесь все строго, солидно и… понарошку. Разрушение этой дистанции оборачивается затоплением образования внешним хаосом и множеством личных проблем, в конечном итоге – либо крахом, либо принятием на себя школой настоящей ответственности за своих обитателей.
В этапах школьной биографии сменялись свои этапы тревог.
Первым был страх перед анархией. Несколько лет искали, придумывали, пробовали одновременно десятки разнонаправленных вещей, идей, людей, способов… А потом вдруг началось почти счастье. За пару лет разгул вседозволенности перебродил, вошел в берега и обернулся первоосновой той школьной демократии, где все со всеми научились ладить и договариваться. Дети стали меняться на глазах. Из школы их стало силой не прогнать. Грубость, агрессивность, разболтанность таяли – и вдруг заменились нежностью и трепетностью отношений. Все ожило, куда-то само поехало, завертелось по на ходу рождающимся орбитам…
Потом эйфория утихала, приходили страхи, что у чересчур развитых детей со знаниями, похоже, совсем не так здорово. Но тут как раз подросли классы, выпускники которых могли давать фору ребятам из отборных гимназий, по полкласса поступая в университет.
Впрочем, класс на класс не приходился, и академическая успеваемость год от года заметно менялась; в живой школе каждое поколение, похоже, будет искать и находить себя по-разному (и с точки зрения стремления к знаниям в особенности). Если хорошая школа обычно ассоциируется со стабильным уровнем успеха в обучении, то здесь успеваемость как раз оказывается величиной переменной, а вот разные эффекты происходящих с детьми личностных изменений довольно устойчивы.
