– Ты спишь?
– Нет. Думаю.
– О чем?
– О царях Давидах.
– Первый из Грузии, второй наш?
– Оба наших. Утрешнего доставили без царских аксессуаров, а вечернего в простынном облачении с игрушечной арфой. Утрешний во всем винит всех, вечерний во всем винит себя. Утрешний утверждает, что его останки находятся за чертой Старого города, а вовсе не на горе Сион. Требует демонтировать памятник, установленный перед его лжемогилой. Мало того, что это преступление перед иудейским законом, запрещающим создавать подобия, так еще и ни малейшего сходства. Разве похож он на безобразного черного тельца?! Утрешний царь Давид – правдолюб из Жмеринки. Вечерний – сложнее. Психоз на почве обостренного чувства вины. Может, пришил кого-нибудь на бывшей родине? Щиплет струны и рыдает. Не может простить себе гибель Урии. Завладеть его женой он мог и без кровопролития. На всякий случай положил его в отдельную палату.
– Арфа в виде подковы с прибитыми к ней нитями?
– Да.
– Можешь купить себе такую в келье надкупольной крыши. Туда есть ход. Справа от ворот в храм Гроба Господня – неприметная дверка. Заходишь в нее и оказываешься в церкви, отнятой эфиопами у коптов, но те смиренно молятся и в эфиопском антураже… Оттуда ведет узенькая лестница. Взбираешься по ней – и ты на белоснежной крыше. Там, в одной из келий у христиан-эфиопов лавка…
– Думаешь, мне пора?
– Не помешало бы… Да лавка закрыта на карантин. А как поживает шейх?
– Он уже не шейх, он Шмуэль Шимон ибн Гвироль. Под этим именем пытался прорваться в министерство обороны и уничтожить ШАБАК. Пробыл месяц в тюремной психушке, теперь у меня. Пишет сатирическую пьесу про израильских политиков.
– Записывай кейсы.
– Зачем? Их можно выдумать.
– Но они уже есть…
– Мифология богаче истории.
– Без истории не было бы никакой мифологии.
– Воображение богаче действительности.
– Но формируется-то оно ею!
– Все, застряли. Скажи лучше, сантехник был?
– Был.
– Течь на антресоли устранил?
– Устранил. Но произошла странность… Он нашел там два чемодана с занятными культурными ценностями.
– Периода Маккавеев?
– Да… Разве что российских.
– К этой химере лучше не приближаться… Все, труба зовет. Звони, если что.
Если что?
Здесь – карантин, там – мятеж. Здесь сверчит воздух и мерцают во тьме светлячки. Там – прозрачный лес один чернеет. В окне вагона.
Цари Давиды спят. А чемоданный герой, не внемля предостережению психиатра, отправляется в путь.
Сто лет тому назад, 7 марта 1921 года, высокий русоволосый юноша вскочил на подножку вагона. Поезд отбывал в сторону Луги.
«Ай, лели-лели… Лели-лели…»
Что там еще было в арии Брусило? – подумал он складно, в рифму.
«Уж лучше вы меня свяжите, братцы, чтоб не было беды какой…»
Эту фразу петь тяжело.
Опера – труд голоса. Ухо слышит, горло производит. Что-то вроде молотилки. И эту вот молотилку где-то заклинило. Как ни разевай рот, не проходит звук таким, как он слышен, в горло. Сама по себе «Снегурочка» очень интересна, особенно когда изучишь содержание…
Будучи в состоянии объяснимого возбуждения, – из-за восстания в Кронштадте два дня не мог достать билет в центральной кассе, говорят, «ждите на вокзале», да и этим утром пришлось встать в пять, переться с пудовым мешком до станции, отстоять долгую очередь, дрожать, что поезд уйдет без него, – Федя плюхнулся на первое попавшееся место. Непосадочное.
– Утруска да усушка, – ворчала старушенция, – ложь мешок под зад и не ерзай!
Раздался свисток, и поезд со скрипом тронулся.
Конец предотъездной волынке.
Дирекцией педучилища Федя был отпущен на каникулы с 5 по 13 марта. И на тебе – мятеж! Два дня задержки. До понедельника в Петрограде стояла ясная погода. В полдень, как бы дразня ожидания людей, выглянуло яркое, смеющееся весеннее солнышко – доброе предзнаменование. Однако по пути на вокзал ноздри пощипывал легкий морозец. А раз так, жди в Теребуни снежную бурю. Ехал бы по плану до Торопца, там бы отец встретил. В ненастье подводы не сыскать. Разве что отец уговорит почтальона за буханку. Или за две…
