Я ненавижу этот город почти так же сильно, как и люблю.
Ненавижу смердящие бензином автопробки, надменные лица красавиц в дорогих туфлях. Жару, оставляющую трещинки на асфальте и веснушки на плечах, московский ледяной февраль, хватающий за нос железной клешней. «Хаммеры», паркующиеся так, словно они лунные вездеходы – то есть одни на всей планете, а прохожие, убого протискивающиеся мимо, – так, не в счет… Дешевые сетевые харчевни, от которых за версту разит прогорклым подсолнечным маслом. Пьяных приставал. Малолетних уличных попрошаек, которые бесцеремонно суют под нос изъеденные диатезом руки. Дорожную соль, с азартом голодного хищника впивающуюся в лучшие сапоги. Продавщиц дорогих бутиков, которые смотрят так, словно от тебя пахнет какашками, – всего лишь из-за грошовых мокасин. Свою депрессию – но об этом немного позже.
Я люблю стойкую, как духи «Красная Москва», романтику Бульварного кольца – вроде бы время летит, как атлет на олимпиаде, город меняется, а оно остается все тем же. Люблю тополиный пух, щекочущими снежинками оседающий на асфальт. Студентов, хлещущих пиво на пыльной траве. Принцесс, которые умеют выходить из автомобиля, правильно сдвинув колени и ни разу не сверкнув трусами. Суши-бары, пабы, где беснуются экспаты, шокирующие новшества вроде молекулярной кухни (в очередной раз доказывающие, что силой сарафанного fashion-радио в ранг высокой моды можно возвести любую ерунду). Любовников, которые выходят на лестничную клетку покурить и больше никогда не возвращаются. Полыхающую разноцветной иллюминацией Тверскую. Воробьевы горы в дождь. Вечную занозу в сердце, судьбу мою – Арбат. Впрочем, об этом тоже потом.
Сидим, курим…
О чем могут говорить три девушки, уединившиеся в приарбатском скверике ради совместного смакования ментоловых сигарет (курение заменяло нам lunch)?
Случайные прохожие мужского пола, бросив мимолетный, в меру заинтересованный взгляд на нас, сблизивших головы и заговорщицки перехихикивающихся, наверняка думали, что речь идет:
1) об острой нехватке крепких пенисов на душу жаждущих любви женщин;
2) о гадких характерах и матримониальной нерешительности тех обладателей пенисов, которых мы называли бойфрендами;
3) о прославленных обладателях пенисов вроде Бреда Питта и Майкла Дугласа (и в этом же контексте о сучьей природе Анджелины Джоли и Перчинки «Posh»).
Мужчины вообще отводят своим пенисам слишком много ментальных сил – это заметил еще старина Фрейд.
Каково же было бы их удивление, если бы они узнали, что три эффектные девицы расслабленно беседуют:
1) о чертовых химчистках, которые портят дубленки и свитера, а потом не желают возвращать деньги, прикрываясь жалким аргументом «а так и было»;
2) о деньгах, которые чем-то напоминают хамоватых родственников из Одессы, свалившихся как снег на голову и ушедших по-английски, оставив легкое ощущение недоумения;
3) о любви – вернее, ее отсутствии, которое кажется обнадеживающим, когда тебе двадцать, но по мере приближения тридцатилетия начинает небольно, как заживающая мозоль, беспокоить;
4) ну и факультативно о моей (куда же без нее!) депрессии.
Наша дружба вписана в совершенную геометрическую форму равностороннего треугольника. Нас трое, и в отношениях царит гармония коммунистического равенства. Никто не отдает никому предпочтения, никто не перешептывается ни у кого за спиной.
Мы настолько разные, что даже непонятно, как умудряемся оставаться вместе вот уже не первый год в московской сутолоке, порой расшвыривающей в противоположные стороны даже самых близких людей. Пожалуй, Арбат и есть наше объединяющее звено.
Я работаю на Арбате. Ничего особенного – потрепанный складной стульчик, мольберт, перепачканные грифелем пальцы. Не угодно ли портрет, мадам? Я непрофессиональная художница. Когда-то пробовала поступать в Суриковку – провалилась два раза подряд. Зато мой талант превращать молниеносно намалеванные черточки в узнаваемые лица помогает не умереть с голоду. В лучшие дни у меня бывает до десяти клиентов, и я беру по триста пятьдесят рублей с каждого.
