Новосибирск. Посёлок «Речпорт». Июль. 1997 год
Лёха Ломакин уже давно потерял счёт времени и понятия не имел какой сегодня день, месяц и вообще, утро сейчас или вечер… Чтобы хоть как-то сориентироваться он подошёл к окну в комнате и посмотрел на лес за дорогой. Обычно, если было раннее утро, то над лесом вставало солнце. Но сегодня как назло, небо было затянуто тучами и моросил мелкий дождик. Взошло солнце над лесом только сейчас, или уже давно, было непонятно.
Лёха попытался определить время по интенсивности движения по шоссе автомобилей, но сколько не смотрел на дорогу, так ничего и не понял.
Машин на дороге, похоже было всегда одинаково, что утром, что вечером.
Лёха с тоской посмотрел на висевшие на стене электронные часы и тяжело вздохнул…
Батарейки в часах уже давно отработали свой срок, они остановились. Большая стрелка так и застыла на цифре двенадцать, а маленькая, на цифре четыре.
«Хрен поймёшь…» – выругался Лёха и поплёлся на кухню, окна которой, выходили на посёлок.
Но и вид из окна кухни, ясности в замыленное техническим спиртом сознание Лехи, тоже не принёс.
Окно кухни на втором этаже деревянного барака Лехиной квартиры, выходило прямо на дощатый, покосившийся от времени общественный, разделённый перегородкой на «М» и «Ж», сортир. Возле которого, приютилась и общественная помойка. Помойку никто не вывозил уже несколько месяцев. Неподалёку, в тени высокого тополя, стоял вкопанный в землю столик с двумя скамейками. Обычно, за этим столиком практически день и ночь, бухали Лёхины собутыльники, но сейчас, скамейки пустовали. Леха наморщил лоб и попытался понять, по какой причине его друзья отсюда смотались: «По причине раннего утра, или по причине, дождливой погоды?»
А точное время знать было просто необходимо. Денег у Лехи понятное дело не было, и можно было бы попытаться выклянчить у бабы Сони бутылку спирта в долг, но для этого, нужно было знать точное время.
Баба Соня терпеть не могла, когда к ней ломились за спиртом ни свет ни заря и продавала его исключительно с восьми утра и до одиннадцати вечера. Если Лёха ошибётся, то не видать ему спирта на халяву как своих ушей. Были конечно и ещё точки, где можно было бы затариться круглые сутки, но исключительно за наличку, или на обмен.
Лёха снова вернулся в комнату и с тоской посмотрел на лес.
Сосновый бор был совсем рядом. Чтобы в него попасть, нужно было перейти по переходу шоссе и перешагнуть через железнодорожные пути.
Другого варианта опохмелиться кроме того, как пойти в лес и набрать грибов, которые можно потом обменять на спирт в круглосуточной точке, у Ломакина не было.
Лёха, представив какая сейчас в бору сырость, поёжился. Весь его проспиртованный организм возмущался против такого решения. Но делать всё равно было нечего и он, открыв дверцы кладовки, с тяжёлым вздохом, вынул из неё грязные резиновые сапоги и старый, в дырах, брезентовый плащ.
Постояв немного под козырьком у подъезда, Лёха ещё раз с надеждой окинул взглядом пустую улицу посёлка и согнувшись, побрел в сторону перехода.
Пропустив летящий по железной дороге товарняк, Лёха перешагнул через рельсы и спустившись с невысокой насыпи у остановочной платформы, вышел на идущую вдоль леса, размокшую от дождя проселочную дорогу.
Лес начинался сразу за дорогой.
***
Войдя под мокрые, развесистые, сосновые лапы, Ломакин задел одну из них и получил за шиворот изрядную порцию холодной, дождевой водички.
«Вот же гадство… – проворчал Лёха, натягивая на голову слетевший капюшон. – Сейчас бы найти кошелёк с деньгами, а лучше, сразу бутылку водки, – помечтал вслух Ломакин.»
В лесу и правда было совсем не уютно, да и не видно почти ни хрена. Глаза со вчерашней пьянки слезились и их застилал туман, но не тот, что стоял в лесу после дождя, а туман сивушный, который появляется на утро, после употребления технического спирта.
