В просторной светлой столовой обедало более 60 девочек. Одетые в однообразные серые платья с белыми передниками и белыми пелеринами, они сидели тихо и чинно за двумя длинными столами; лишь по временам некоторые резвые шалуньи перешептывались, толкали друг друга и втихомолку хихикали. Девочки были разных возрастов: совсем маленькие крошки с наивными детскими личиками, девочки-подростки и почти уже взрослые девушки.
Тут же, по краям столов, сидели две особы в темных платьях – должно быть, воспитательницы. Одна была молодая, с добрыми близорукими глазами, которые она постоянно щурила. Другая – была старушка, худощавая, седая, с холодным взглядом светлых, как бы стальных, глаз; держалась она необыкновенно прямо и строго посматривала на девочек.
Было начало осени. В открытые окна столовой врывались теплые ласкающие лучи солнца и доносились уличные звуки: воробьи чирикали, кричали разносчики, трещали и громыхали проезжающие экипажи, телеги, слышались разговоры прохожих.
– Петрова, не мечтай, пожалуйста! Что ты все оборачиваешься?! Ешь скорее! – произнесла громко и раздельно, отчеканивая каждое слово, старушка-воспитательница.
Та, к которой относились эти слова, худенькая, маленькая девочка, с коротко остриженными волосами, торчащими ежом, с большими выразительными, точно удивленными, глазами, вспыхнула, как зарево, и привстала на окрик.
– Садись, ешь, как другие… О чем ты всегда мечтаешь?! Глаза устремила на небо, рот открыла… Этак у тебя ворона кусок изо рта унесет, – сказала старушка.
Воспитанницы рассмеялись звонко и весело, очень довольные возможностью посмеяться. Учительница живо успокоила их.
Петрова застенчиво улыбнулась, села снова на свое место и усердно принялась за еду.
– О чем ты вечно думаешь, Наташа Петрова? – шепотом спросила ее соседка, маленькая, курносая, полная девочка, с черными, точно коринки, глазами, с ямочками на пухлых щеках.
– Ни о чем… так… просто… Я даже совсем не думала… – ответила Наташа.
– Смешная ты! Ни о чем не думать нельзя. Зоя Петровна говорила, что каждый человек всегда о чем-нибудь думает… Значит, ты не как все люди…
– Я смотрела в окно… Там птички чирикали, видно кусочек неба, такое синее-синее… Там хорошо, светло… Право, я ни о чем не думала… Не знаю, что и сказать.
– Ты «незнайка», Петрова. Не хитри… Я знаю, знаю, о чем ты всегда думаешь, – поддразнила шепотом подругу черноглазая девочка и при каждом слове улыбалась и делала уморительные гримасы.
Петрова посмотрела на нее удивленно и вопросительно и опять покраснела.
В это время на улице за окном раздались грустные, заунывные звуки флейты…
Как и что затем произошло, никто не мог никогда хорошенько вспомнить…
Вдруг раздался страшный крик и произошел невообразимый переполох.
– Ай-ай-ай! Флейта! Флейта! Дядя! Флейта! – послышался среди девочек громкий не то возглас, не то вопль… Вслед за ним другой, третий… Все повскакали с мест. Наташа Петрова бросилась к окну первая. За ней все девочки, попадали скамейки, ножи, ложки, вилки; кто-то опрокинул кружку с водой…
Лицо Петровой было багрово-красное, испуганное. Она высунулась в окно и, казалось, не помнила себя.
Учительницы тоже бросились за девочками; они успокаивали их, брали за руки, тянули к столу, произносили угрозы, расспрашивали:
– Что случилось? Кто закричал первый? Почему Петрова побежала к окну? Как смели все повскакать с места? Садитесь, садитесь скорее! Все будете наказаны. Начальница идет!
Все с шумом бросились к оставленным местам. Водворились порядок и тишина.
Начальница, маленькая, еще не старая женщина, в синем платье и с черной кружевной косыночкой на голове, стояла в дверях соседней комнаты и испуганно, недоумевающе строго смотрела на всех.
