И прадедов скрипкой
Гордился твой род…
О. Мандельштам
26.10.1932
Из всех молиных семейств, которые проживали в доме Кугелей, в Большом арбатском переулке, семейство бе Моллей, жившее в пианино, считалось самым уважаемым и почтенным. И тому было множество оснований. Во-первых, оно было самым древним – пианино, носившее гордое наименование «антиквариат» и золотые буквы на крышке, было сделано в конце позапрошлого века, а это значит, что предки бе Моллей поселились там больше стапятидесяти лет назад. Во-вторых, никто другой не мог похвалиться тем, что питается такой же изысканнейшей и редчайшей пищей – фетром, изготовленным еще до революции. В-третьих, все бе Молли были тонкими знатоками и ценителями музыки, ибо рождались и умирали буквально в самом ее сосредоточии.
Семья Мольских, поселившаяся среди шляп, считала, что они ничем не уступают семье из пианино. Нынешний глава семейства со своей супругой и детьми занимал старинную шляпку довоенных времен. А его родной брат – редкую по красоте и вкусу привозную польскую. Бабочки из обоих семейств часто вступали в браки между собой, и никого не приглашали на балы в пианино чаще, чем Мольских. Однако ни то, ни другое семейство не могло забыть о тонкой, неуловимой разнице, которая существовала между ними. И хотя бе Молли ни словом, ни делом не напоминали о ней, Мольские постоянно ощущали, что они лишь вторые.
Впрочем, семейству почтенных Моллеров, обитавших в пальто, эти тонкости были недоступны. Моллеры честно трудились, поедая простое грубое сукно и выращивая свое многочисленное потомство. Их жилище не было столь долговечным и изысканным, и звуки музыки почти не долетали туда, приглушенные двумя дверями и просторным коридором. «Знай, бабочка, свой шесток», – любил говорить старый Моллер, и, каждый раз, встретив кого-нибудь из бе Моллей или Мольских, склонялся в глубоком почтительном поклоне.
Неизвестно, как относилась к бе Моллям семья Молескиных, которая занимала второй ящик комода, где хранилось все для рукоделия. Во всяком случае, к самим Молескиным относились весьма настороженно. Как всякая богема, члены этого семейства были взбалмошены и непредсказуемы. Они жили среди лоскутов и ниток всех цветов радуги, а их пища представляла собой причудливую смесь из дешевых и дорогих, ординарных и экзотических материй. Шепотом говорили, что они злоупотребляют нитками из конопли, но это были лишь слухи.
И уж совсем никто ни в грош не ставил Моляшкиных и Молишкиных. «И не говорите мне о них, – как-то раз сказала жена молодого Ремоля бе Молля, не так давно сменившая фамилию и переехавшая в пианино. – Как можно так жить! Я удавилась бы, если б родилась в валенке или в носке!» Стоит ли говорить, что никогда ни один из членов этих семей не был зван на бал. Мольские и бе Молли (а иногда и кто-нибудь из Моллеров или Молескиных) радостно предвкушали очередной праздник. Молодые же бабочки Моляшкины вздыхали, услышав музыку, и прекрасные звуки будили в них мечты, которым (они знали это слишком хорошо) не суждено было сбыться никогда.
А балы, которые примерно раз в неделю устраивали бе Молли, действительно были великолепны. Старики угощались фетром столетней выдержки и спорили о тончайших оттенках вкуса. Молодежь же порхала среди гудящих струн под звуки вальса, польки или джаза.
Как хорош был принц Ламоль! Он танцевал лучше всех в зале, и никто не мог сравниться с ним в смелости и широте полета.
А его невеста Молетта! Она была похожа на сказочную фею в своем серебристом платье, которое искрилось и мерцало в лучах света, пробивавшихся через открытую крышку пианино.
