Оставьте ваши возгласы и муки.
Любовь в одном мгновении, когда
Кричишь на кухне, вскидывая руки,
И вдруг, остыв, заплачешь от стыда.
Ни бабочек, ни пташек в животе –
Не тот масштаб, трагедии не те.
Дарья Ильгова
Григорий сидел за письменным столом в неудобной позе.
Долго сидел.
Сидел неподвижно, тупо наблюдая за мухой, совершающей некий магический ритуал на экране монитора. Не стесняясь посторонних глаз, эта животная любовно занималась гигиеной: облизывала лапки, после чего расправляла крылья и чистила, чистила, чистила.
– Зараза, – вслух произнёс мужчина, имея, однако в виду совсем не насекомое.
Ему тоже стоило бы произвести тщательную санитарную обработку после того, что пару часов назад натворил.
Жена, Верочка, вечером заступила на суточное дежурство в клинике, дети остались ночевать у её родителей. Можно было заняться чем угодно, благо интересных занятий накопилось множество.
Проводив на работу жену, Григорий налил в стакан тонкого стекла коньячку на два пальца, чтобы окунуться в атмосферу свободы, любовно разложил на столе инструменты. Недавно ему удалось приобрести на барахолке изумительные винтажные часы с крышкой в серебряном корпусе. Нужно заставить их ходить.
На самом интересном месте любимое занятие было прервано звонком в дверь.
– Какого лешего, я никого не жду!
На пороге стояла соседка сверху в халатике, больше похожем на пеньюар.
– Григорий Афанасьевич, голубчик, – невинно улыбаясь, обратилась дама, – Верочка дома?
– На смене.
– Какая жалость. Хотела поболтать с ней о нашем, о женском. Ваша супруга так тонко чувствует. Поговоришь с ней, и снова жить хочется.
– Ничем не могу помочь. Приходите завтра.
– Мне показалось или вы пили коньяк?
– Самую малость. Сосредоточиться помогает.
– Мне бы тоже не мешало привести мысли в порядок. Угостите?
– Я бы не хотел…
– Понимаю! Как я вас понимаю. Такая бесцеремонность. Я бы тоже насторожилась. Знаете, мне так лихо, хочется хоть с кем-нибудь поделиться, выплеснуть боль наружу. Да! У вас прекрасная семья. А Верочка, Верочка просто ангел. Поговорите со мной.
– Гм-м… ладно, мне не жалко коньяка, а уши относительно свободны.
– Обещаю не злоупотреблять. Представьте себя священником. Ой, а что это вы такое интересное делаете?
– Ради бога, не прикасайтесь. Это раритет. Неловкого дыхания достаточно, чтобы испортить механизм. Проходите на кухню. Как к вам обращаться?
– Катенька. Но давайте на “ты”.
– Катенькой я зову племянницу, которой пять лет.
– Тогда Екатерина Алекссевна, но так не люблю я. Пусть будет Катюша или Катя. Наливай полную, не стесняйся. Буду с тобой откровенна.
Женщина села вполоборота к хозяину, закинула ногу на ногу, оголив коленки, чем вызвала невольный отклик чего-то внутреннего, неподконтрольного сознанию.
– Странно, – подумал Григорий, – женщина как женщина, ничего особенного. Да, у неё довольно приятный, вкрадчивый голос, маленькие аккуратные ногти, высокая грудь, необычная причёска, тёплый взгляд, но в целом заурядная, невыразительная личность.
У гостьи при беглой оценке со стороны лицо было абсолютно неправильным: раскосые глаза, слишком тонкие скулы, малюсенький ротик, заметная ассиметрия черт, но когда она немного задержала на хозяине взгляд, облик дополнился чем-то магическим.
Запах! Да, он казался очень знакомым. Откуда-то издалека, возможно из детства, всплывали воспоминания.
Когда мама готовила бисквит… да, что-то связанное с ароматом сладкой выпечки с ванилью и чем-то ещё. Ожидание чуда, мамина улыбка, её волшебные руки, уютное тепло родного дома.
Это алкоголь. Он так возбуждающе действует на фантазию. Причём здесь мама, да и ей, этой женщине, здесь не место.
– Если можно, покороче, – попытался отогнать необычную впечатлительность Григорий.
