1.
Безмятежность, пришедшая на смену дневным треволнениям, завладела всем его существом. Здесь – в конце сада, где через ветви яблонь даже в эту лунную ночь были видны звезды, появилось ощущение неразделенности со всем, что окружало: и с этими черными ветвями на темном в редких звездах небе, и с домом, выступавшим светлой оштукатуренной стеной второго этажа из садовых деревьев.
Максим оглянулся назад. На мгновение показалось – широкое течение реки в инертном лунном свете как-то неестественно застыло. Словно время дало сбой – остановилось. Разросшиеся за последние годы кусты ивняка на том берегу и блики света на воде выглядели неестественно красиво, как будто их выписал художник-фантаст, изображавший неземную природу. Легкая прохлада, пришедшая на смену дневному теплу, приятно окутала разгоряченное домашней баней тело. Было здорово после парилки ощутить каждой клеточкой обнаженной кожи легкое касание первой сентябрьской ночи, еще такой теплой, что напомнить сейчас об осени могла разве что бесчувственная логика.
Он прикатил домой, когда уже совсем стемнело. Выехал из города позже обычного – заговорился с Русланом. А тут еще по дороге спустило колесо. Пока ставил запаску, пока заезжал на шиномонтаж, где оказался не первым, банная эстафета уже закончилась, и потому мыться пришлось идти одному.
Родители с четой соседей и их дочерью Анютой, приглашенных на пар, ужинали. Со стороны дома – с террасы – доносились голоса. Иногда совсем тихие, они почти не были слышны. А иногда становились громче. Периодически перерастали в смех, словно пытаясь оспорить легкую грусть одного из последних теплых вечеров.
В принципе, он и не торопился сегодня домой – не любил одних и тех же разговоров ни о чем, когда приходили соседи. Вопросов старших, что больше раздражали, чем стимулировали к ответам, и от которых всегда хотелось отмахнуться односложными фразами. А потому был доволен, что после суеты бестолково сложившейся субботы, остался один на один с умиротворяющей картиной дня, уходившего на покой. Периодически пытались прорваться в эту безмятежную благодать воспоминания недавних часов. И особенно последнего, когда столкнулся в дверях, выходя из дома на террасу, с розоволицей после парилки Анютой. Чуть ли не нос к носу. Она всегда старалась при удобном случае, как будто случайно, прикоснуться к нему выдающейся нескромно частью тела. Вот и сегодня произошло то же самое. И от этого прикосновения, и от дурманящего запаха, исходившего от нее – от всего ее нескромного вида, которым баня наделяет женщину, в нем, чутко дремавший, проснулся полюс притяжения. Попытался затуманить сознание. Завладеть им.
– Привет, Ань, – Максим, как смог, постарался абстрагироваться от наваждения.
– Привет, – проговорила она тихо и опустила глаза, словно в чем-то была виновата. И это мгновение пробудило в Максиме ощущение вечности. Ее такой простой, и одновременно такой сложной игры, для которой не найдется ни одного подходящего слова, ни одной фразы в человеческом языке. Потому что это – чудо. А чудо невозможно описать словами.
– С легким паром! – продолжил он, осознав с легкой грустью, что Жар-Птица, только что осветившая истинную природу его психики, улетела, оставив в ней лишь сияющее перышко изначальной чувственности. Максим чуть отодвинулся. И чтобы дистанция оказалась некомфортной для его взбунтовавшихся эмоций. И чтобы тактично выглядеть в глазах посмотревшей на него с нежностью Анюты.
– Спасибо, Макс.
– Как день? – спросил первое, что пришло в голову.
– Нормально, – ответила она.
Обжигающее мгновение, только что владевшее чувствами, осталось в прошлом. И от пришедшего ему на смену оно отличалось, как солнце может отличаться от самой яркой на земле лампы, подчеркивая контраст между самой жизнью и тем, как ее пытаются представлять.
