Однажды, давным-давно, в те времена, когда люди совсем не ценили ни собственной, ни чужой жизни, потому что полагали, что жизнь человеческая не стоит и самого захудалого гроша, которого и свинья в канаве не отыщет, хмурым февральским днём года одна тысяча семьсот девяносто восьмого по Рождеству Христову в Рим, величественный вечный город, вступала победоносная армия великолепного французского генерала Наполеона Бонапарта.
Молодая Французская Республика, развязавшая по всей Европе продолжительные и успешные войны, должна была сломать хребет властвовавшим в тех краях австрийцам и положить конец сопротивлению самих итальянцев и, в первую очередь, Великого Понтифика, папы Пия VI. Позади уже был ряд великолепных побед – Монтенотте, Миллезимо, Мондови, Лоди, Мантуя, Лонато, Сало, Бреша и Кастильоне. Войска австрийцев, занимавшие тогда север Италии, принадлежавший императору Францу, сидевшему в Вене, были наголову разгромлены. Такая же участь постигла и их союзника, пьемонтского короля Виктора Амадея. Блистательные победы генерала Бонапарта принесли Франции Ниццу и Савойю и контроль надо всем севером Италии. Французы были в Генуе, в Милане, в Парме, в Ливорно, в Болонье, в Модене и в Виченце – они были повсюду!
В этой войне, впрочем, как и в любой другой, все страстно жаждали победы. Австрийцы мечтали доказать Европе, что их мощь ничуть не сдала позиций со времён Марии Терезии и её только что умершего сына, императора Иосифа, пьемонтский король пыжился за честь своей короны, прочие итальянские князья дрожали за свои крохотные владения, папа – за тиару. Но более всех победы жаждал генерал Бонапарт, окрылённый куражом и небывалыми успехами на воинском поприще. Останавливаться для него сейчас или даже проиграть хотя бы одно, самое незначительное сражение, означало бы заминку в карьере, да и для его собственной гордости это было бы постыдным ударом. Поэтому он шёл, не останавливаясь и не щадя жизней ни своих солдат, ни солдат противника. Люди гибли не тысячами, а десятками тысяч, но все они были уверены, что отдают свои жизни не зря. Особенно свято верили в это солдаты французские, сражавшиеся с удвоенной силой, потому что ни на миг не сомневались в непобедимости и величии своего молодого генерала-корсиканца.
Пий VI стал премного озабочен сложившимся положением дел. Шутка ли – французский штык грозил уже и ему, тем более что до слуха понтифика дошли вести о словах молодого корсиканца, неосторожно ляпнувшего в одном из салонов, будто папство – шарлатанский аттракцион с двухтысячелетним стажем. А уж когда Бонапарт одержал ещё две сокрушительные победы при Арколе и при Риволи, окончательно разгромив австрийскую армию, славившуюся своей непобедимостью, папа перепугался не на жизнь, а на смерть. Рухнул миф о величии австрийцев, следующим по очереди был Святой Престол! Пий VI даже не сомневался, что Бонапарт далее двинет свои полки на Рим. Опасения не обманули его.
Заключив перемирие с австрийским императором, генерал Бонапарт повернул в Тоскану и начал, словно грозовая туча, приближаться к Риму. Собранное папой войско было с позором разгромлено в первом же сражении. От страха перед «корсиканским зверем» оно принялось улепётывать с такой силой, что посланный Бонапартом вдогонку генерал Жюно насилу нагнал убегавших. Половину он изрубил, остальных взял в плен. Понтифику ничего не оставалось, как искать мира, который и был вскорости подписан. Тогда двадцативосьмилетний генерал так и не вступил в Вечный Город, удовольствовавшись лишь вывозом огромного количества картин и статуй, любезно подаренных ему папой, лишь бы тот убрался восвояси в свой Париж. Бонапарт прекрасно понимал, что не время ему ещё являться в соборе святого Петра, дабы не накалять и без того шипевшую, словно кусок сала на сковородке, обстановку, что сложилась тогда в Европе. Он припас свой удар по Риму на год грядущий.
