Он мчался к ней, не замечая ни луж, ни ям, по размытой дороге. Селяне удивленно смотрели на него, пытаясь задать вопросы, но их голоса не были услышаны. Бегущий мужчина споткнулся и рухнул в грязь, но тотчас вскочил и продолжил бег.
У порога его избы собралась небольшая толпа. В слезах встречала старшая дочь.
– Люба, что с Машенькой? – воскликнул он, приближаясь к крыльцу.
– Опять горячка, на этот раз сильнее, шибко ударилась, еще не очухалась, – всхлипывала она.
Нежно отстранив её, он направился к крыльцу; толпа расступилась, предоставляя дорогу хозяину. Молодые парни сообщили, что, когда ей стало лучше, они принесли девочку в дом и побежали за бабой Авдотьей. Отец молча, но благодарно кивнул им, после чего перешёл порог избы.
Старуха-мать ждала его в сенях.
– Лукаша, сынок, – прошептала она, – Авдотья ведает с Машенькой беда… до зимы Господь забрать к себе может.
Она расплакалась, и Лукьян тихо вошел в горницу. Младшая дочь лежала на мягких одеялах на скамье, что у печки; Авдотья нежно умывала её лицо. Отец, став на колени, тихо позвал дочь по имени. Бледная девочка взглянула на него усталыми глазами. Лукьян взял её маленькую руку и поцеловал. Он вспомнил, как его покойная жена, когда-то так же лежала и смотрела на него с надеждой и любовью, но он так и не смог ей помочь.
Скрипнула дверь, и вошел запыхавшийся мальчуган.
– Чего тебе надо, окаянный? – с гневом спросила у вошедшего Авдотья.
– Лукьян Иваныч, – чуть отдышавшись сказал паренек, – вас батька мой кличет, казаки в селе, дело важное.
– И что нашему старосте от тебя потребовалось? Опять непутевых казаков по лесам водить, – недовольно ворчала мать Лукьяна.
От воспоминаний Лукьяну становилось невыносимо находиться в избе, и этот призыв стал его спасением.
– По рукам? – протягивая руку, спросил высокий и худощавый казак.
Он был одет в чёрную папаху с желтым околышем. Лицо вытянутое, с широким лбом. Черные, как сажа усы, имели раскидистую форму, напоминающую крылья летящей птицы. Черный тулуп был изрядно изношен, но ухожен, как и серые шаровары, на ногах были сапоги с длинными голенищами. За спиной новый набитый армейский ранец и русская фузея, а на поясе висела короткая сабля.
Точно так же был не только одет, но даже и выглядел второй казак, но в отличии от первого он был более жилист телом, усы тоньше, а на правой щеке красовался шрам от глубокого пореза.
– Добро, – пожал Лукьян руку и добавил, – выйдем поутру.
– Э, братец, кабы бы дело было простое, то пошли бы поутру, – с улыбкой протянул второй казак со шрамом, – а дело скорое, не нанимали бы проводника и по дороге доскакали, а так через леса и к завтрашнему закату в Охотске будем, на то и деньги такие плачены будут. И еще давай отдадим своих коней тебе в хозяйство, хорошему человеку не жалко.
– Успеем же? – хитро глядя и прищуривая глаз, спросил худощавый, все еще держа руку проводника.
Немного подумав, Лукьян ответил кивком.
– Меня звать Александром Игнатовичем, а брата моего Павлом Игнатовичем, мы с ним двоечники, можешь обращаться по именам, – сказал с довольным видом казак, отпустив его руку.
– Час на сборы, ждем у опушки, – завершил разговор второй, забивая табаком костяную трубку.
Лукьян медленно побрел в свою избушку. С ним какое-то время шел староста и хвалил его за согласие, ведь хорошие деньги уплачены будут, а дело пустяковое: и на приданное дочерям пойдет, и врача из города выписать хватит, а за конями он пока присмотрит. Но душевно измученный отец не особо его слушал.
Молча войдя в избу, Лукьян сразу стал собираться. Его мать и старшая дочка, ничего не спрашивая, помогали ему. Старая фузея 19,8 калибра, длинный нож с костяной рукояткой в форме медведя, топор, перчатки из оленьих камасов пополняли его снаряжение. Он подошел к ведру с водой и посмотрел на отражение. В нем он увидел мужчину с темными короткими волосами, овальным морщинистым лицом, на котором росла небольшая борода. Голубые глаза были полны грусти и смотрели чуть тускло. Прошло не больше тридцати лет с рождения, но от жизненных переживаний он выглядел старше.
