Ветер над
долиной усиливался.
В то утро, когда
в новостях сказали об исчезновении в Осло юной
Кристины Гринс, шёл сильный снег. Прогноз в Тромсё предвещал
бурю, жителей призывали лишний раз не выходить из дома:
световой день был коротким — темнело в три часа,
а туристы застревали на заснеженных трассах вдали
от домов и отелей. В этот сезон
им не везло: погода была такая, что ни о каких
экскурсиях речи и не шло. Даже знаменитый Арктический
Собор был закрыт.
Старый шаман Вальгард, хромая
по холлу тёмного дома, прошёл к двери, вышел
на улицу и ощутил, как колючий ледяной ветер безжалостно
царапает лицо. За милю из-за вьюги ничего не было видно:
ни гор, ни дороги в дали. Ночью старик видел
тревожные сны и не удивлялся пришествию злостной
изголодавшейся бури. Он знал, что вскоре те двое
вернутся. Знал, что зло выжидало своего часа.
Минул год со дня, когда шаман
оставил на их запястьях магические метки, породившие
грядущую бурю. Один из них — внук детектива и шамана
Лукаша Ларсена, Матс, второй — дитя эти долин Джеймс Эндрюс.
Оба со шлейфом из тайн и проклятий, бросившие вызов
силе куда более страшной, чем некогда жила и пряталась под
снегами в Тромсё.
Вальгард тяжело вздохнул. Зря
он согласился на просьбу Эндрюса и рисовал этот
символ, пусть даже этого когда-то хотел сам Лукаш. Видения
не врали, надвигалась буря.
— Дед? — крикнула
из дома двенадцатилетняя Асе и подошла к двери,
кутаясь в тёплую шаль. — Дед, там холодно, возвращайся
в дом! В такую погоду никто не приедет!
— Приедет, Асе, — тихо
ответил Вальгард, обернувшись. — Скоро один из них
приедет.
В ранние снегопады согревает тёплый
свитер, любезно подаренный родственниками, или новая куртка,
купленная на распродаже пару дней назад. Но никакая
куртка не убережёт от пронзающего до костей холода
чужого взгляда, когда ладонь зажимает рот, не давая кричать.
Когда громко хлопает дверца машины, ставя точку в совсем юной
жизни, а соседка, ставшая единственной свидетельницей,
остаётся равнодушной и молча отворачивается.
Холод чужого взгляда, когда машина
отъезжает, пробирает до костей. Именно кости найдут спустя
несколько дней, когда закроются двери зала суда. Именно кости будут
говорить с теми, кто сумеет правильно задать вопросы.
Но даже кости не выдадут того, о чём
в последние часы жизни плакала юная Кирстен Олсен.
Дождь лил с самого утра. Капли
настойчиво стучали по стеклу, затем по капоту машины,
а теперь замирали на лице, как слезы. Джеймс Эндрюс
кутался в неудобный плащ, стараясь спастись от осеннего
холода, и дрожал от томительного ожидания, пока
полицейские без дела толпились вокруг, ожидая распоряжений. Арве
Фолк, его скандальный начальник, успокаивал их доверителя
Томаса Солти и обещал, что всё будет хорошо. В этом
Джеймс сильно сомневался. Теперь уже ничего не будет
хорошо.
Джеймс закурил и отвернулся.
От запаха, повисшего над свалкой, уже начинало тошнить,
и никакой дождь с ветром не спасали от гиблой
вони. А полицейские не спешили приступать
к делу — то и дело сверяли бумаги, опрашивали
свидетелей и ждали инспектора. Джеймс курил всё это время.
Вдыхал и выдыхал едкий дым, хотя хотелось пойти
и напиться. Непременно стоило сделать это вечером.
Наконец, когда всё было улажено,
инспектор подошёл к зловещему чемодану. Тот одиноко лежал
перед горой мусора на размокшей земле и покорёжился
от старости и сильного дождя. Замок оказался приоткрыт
после того как местный бомж захотел поживиться чем получше
и открыл чемодан, обнаружив страшную находку. Что ж,
поживился. Теперь выступал свидетелем и не желал снова
приближаться к жуткому чемодану.
