– Мне часто снятся сны. Обычное дело, я знаю… Только мои сны – необычные. Все они пронизаны одной тонкой нитью и связаны между собой во времени и пространстве. Они дополняют друг друга. Они продолжают друг друга. Я просыпаюсь, и мне кажется, что моя реальная, настоящая жизнь – там, в моих снах. – Она стряхнула пепел с длинной тонкой сигариллы. – Я просыпаюсь и долго не могу прийти в себя. Мне кажется, что я живу в чужом теле. Я чувствую, что мою душу, мой разум поместили в нечто такое, что не позволяет мне видеть, слышать, чувствовать. Это тело не дает мне дышать. – Она подняла глаза на Адель. – Оно не мое.
Адель вела с кем-то переписку в своем смартфоне и, по всей видимости, ей не было дела до исповеди очередной клиентки. Все эти женщины, приходившие к ней на терапию, жаловались на семейные неурядицы, на молодых любовниц мужа, на быстрое старение кожи, на нереализованные возможности и ощущение полной ненужности в неполные сорок лет. Они вызывали у нее тоску, а иногда и раздражение, и тогда она погружалась в свой смартфон и лишь изредка кивала им и говорила: «Да-да, я слушаю Вас, продолжайте».
В итоге она разделила своих клиенток на две группы: в первую входили те, кто объективно нуждался в медикаментозном лечении – и тогда она незамедлительно направляла их к психиатру. Во вторую группу она определила тех, для кого, по ее мнению, визит к психоаналитику был неким изощренным способом убить время, найти применение кредитной карте своего супруга и посетовать на жизнь, в которой все было испробовано, и наполнить ее новыми впечатлениями уже не представлялось возможным. Но они хотя бы платили, и за это их можно было терпеть. Эту же брюнетку с гетерохромией1 и манией преследования направили к ней из полиции. Психиатрическая экспертиза признала ее полностью вменяемой, однако ей рекомендовали пройти курс психотерапии, и теперь они обе должны были терпеть друг друга еще несколько долгих недель.
– … Вам когда-нибудь приходилось слышать, как падает снег? Как шепчутся тени? Как ветры поют свои песни? А ведь они наполнены смыслом… Они хранят в себе историю Вселенной… – Аврора задумчиво смотрела куда-то вдаль, сквозь стены. – Вы когда-нибудь ощущали, как скользит лунный свет по Вашей коже? Как потоки энергии наполняют Ваши сосуды? Вы когда-нибудь пробовали чувства на вкус? Страх, желание, отчаяние, любовь, радость, грусть, ярость, нежность – у каждого из них свой вкус… Я помню все это, я ощущаю все это в своих снах, но стоит мне проснуться… – Аврора снова стряхнула пепел изящным движением указательного пальца и подняла глаза, – …и все исчезает. Мое новое тело глухо к звукам Вселенной, оно слепо к символам, окружающим меня. Я живу внутри глухого каменного колодца. Это не мое тело. Я боюсь возвращаться в него.
Последнюю фразу она произнесла почти шепотом, склонившись над столиком, разделявшим их с Адель, словно желая сообщить какую-то тайну.
– Вы слушаете меня?
– Да-да, конечно. – Адель попыталась изобразить на лице заинтересованность, что ей, впрочем, не удалось. Она оторвала взгляд от экрана смартфона и устало посмотрела на Аврору: инфантильная, уходившая от реальности в свои выдуманные сны, жаловавшаяся на бессонницу или же чрезмерно яркие сновидения и на преследовавшего ее повсюду незнакомца – было ли в этом что-то такое, с чем Адель еще не сталкивалась за годы своей практики? Нет.
Тем временем Аврора продолжала говорить – тихо, медленно, задумчиво, настолько монотонно, что ее речь начинала убаюкивать. Тогда Адель прервала ее, задав первый возникший в ее голове вопрос:
