Я запахнул полы халата. При входе на территорию питомника почему-то всегда ветрено.
– Что, двинули? – спросил Боб, переминаясь с ноги на ногу.
– Идём, – я кивнул и приоткрыл дверь.
Изнутри пахнуло нечистотами.
– А ещё человек разумный, – буркнул Хуа и потёр нос. – Гадит, где придётся.
– Прояви уважение! – пробасил Роти и, отпихнув мелкого напарника, зашагал вперёд.
Я усмехнулся. Наш амбал всегда смотрел свысока на всякую мелочь. Кроме меня, пожалуй. Но меня попробуй только, позадирай. При следующей обработке от блох вмиг без шерсти окажешься. На самых интересных местах.
Я пристроился за Бобом. Меня тут же догнал Хуа и потрюхал рядышком.
– Уважение, ишь ты! – недовольно протявкал он. – Ишь, чего захотел! А я, между прочим, всё помню! И как плясать приходилось за последний кусочек, и как мордой тыкали!– он повернул ко мне свою пучеглазую мордашку: – Чего молчишь, Джек?
Я поправил очки в тонкой золотистой оправе и, усмехнувшись, ответил:
– Во что тебя, прости, тыкали, если ты такой весь из себя воспитанный?
– Злой ты, Джек, хоть и умный, – вроде бы обиделся Хуа, но не замолчал, а продолжил своё ворчание: – Вот скажи мне, почему Роти так с ним носится, с уважением этим?
– Это в нашей природе, – нехотя ответил я. Признаться, пучеглазый приятель с его вечными околофилософскими вопросами уже достал.
– В чьей? – не согласился он. – Вот у меня его и в помине нету! С чего их уважать-то? Прогадили своё могущество! Сами же всё испортили! А я после этого их должен уважать?
– Многие знания – многие печали! – нравоучительно проговорил я.
Хуа даже остановился на пару секунд. Эта мысль ему, похоже, раньше в голову не приходила.
– Во-во! – согласился он, снова нагнав меня. – Оттого ты и злой, что умный, – сделал Хуа странный вывод.
Я даже не нашёлся, что на это ответить. Я-то думал, он сейчас снова начнёт о людях рассуждать.
Тем временем мы подошли к кухонной двери. Роти встал слева, чтобы открыть её и, в случае чего, быстро закрыть. Боб устроился справа.
– Готов? – спросил меня здоровяк.
Я кивнул. Основная прелесть моих габаритов и умилительной внешности в том, что я не вызываю агрессии. Как, впрочем, и Хуа. Но если по моему поводу можно сказать лишь «ми-ми-мишный», то мой пучеглазый приятель почему-то приводит одичавших в ступор. Мы же этим успешно пользуемся.
Дверь чуть скрипнула. Я на мгновение закрыл глаза, а потом шагнул внутрь.
– Хозяин, – тихо позвал я. – Время пищи и процедур!
Из-за холодильника высунулась лохматая голова. Блеснули белки глаз на испачканном лице.
– Фёдор Степаныч, как же так? – я всплеснул руками. – Мы же только утром умывались! А Вы снова где-то уже успели изгваздаться!
– И ты ещё говоришь об уважении! – не преминул вставить Хуа, вошедший следом за мной. – Свиньи, и те не такие неряхи! Это уже даже не Хомо Свинтус! Это Хомо Кретинус какой-то!
– Помалкивай! – рявкнул появившийся из-за двери Роти.
Голова хозяина сразу же убралась обратно за холодильник. Оттуда донеслось учащённое дыхание.
– Роти, чтоб тебя болонки зализали! – в сердцах выругался я. – Ты ж так всё испортишь! Если убежит, сам его будешь на территории ловить!
Роти насупился, прижал уши и пробурчал:
– А зачем он про хозяина так?
– А что не так-то? – хихикнул Хуа.
– И ты, зараза, тоже помалкивай, – я с упрёком посмотрел на пучеглазого. – Отойдите все к двери. Будем давить на «мимишность».
Я встал на четвереньки. Всё-таки, что ни говори, а более привычная, хотя и менее приличная поза. Я неспешно прошёл к убежищу человека. Халат неприятно тёрся пуговицами о ламинат, подметая рукавами заляпанный пол. В меня упёрся напуганный взгляд хозяина.
Я ответил самым умильным выражением морды лица, на которое только был способен. Потом подошёл вплотную и положил голову на колени человека. Какое-то время он напряжённо сидел, судорожно дыша. Потом положил мне между ушей свою ладонь и стал гладить. Спустя минуту хозяин уже совершенно успокоился. Я и сам чуть было не задремал, убаюканный мягкими прикосновениями.
