Растёт в Волгограде берёзка
…Трава под берёзкой не смята —
никто из земли не вставал.
Но как это нужно солдату,
чтоб кто-то над ним горевал!..
Я им так и сказала:
– Назначаю вам свидание: 9 мая, в десять часов утра, у берёзки! Я буду ждать.
Как они обрадовались! Зашумели, захлопали – так и залетали белые рукава халатиков, розовые юные руки – так весело, так искренне и дружно! Когда они успокоились, одна – наверное, самая догадливая, а может быть, самая надёжная – спросила:
– Как же её искать, эту берёзку? Ведь там она не одна! Я начала объяснять, и они зашелестели тетрадями, защёлкали ручками – стали записывать.
– Надо ехать не до остановки «Мамаев курган», а до Центрального стадиона. Перейти проспект Ленина и идти к станции электрички, там такая широкая асфальтовая дорога с газонами в середине. Как дойдёшь до первой дорожки с правой стороны, надо свернуть и идти по этой дорожке к Мамаеву кургану. По обеим сторонам дорожки много деревьев с табличками. И вот справа увидите берёзу – теперь она уже не берёзка, а берёза, самая большая в этом парке, а перед ней – табличка:
Смертью храбрых
погибли
в 1941–1945
братья
Рыкуновы
Иван – 1899
Степан – 1907
Василий – 1912
Сергей – 1914
От брата Фёдора Ивановича
Я повторила ещё раз:
– Назначаю вам свидание: 9 мая, в десять часов утра, у берёзки…
Этот разговор, эта встреча происходили в марте. Пригласили меня к себе девушки нашего медицинского училища – почитать стихи, рассказать о своей работе, о дорогах, о встречах. Встречи с читателями – они бывают часто. Можете спросить любого писателя, он вам то же скажет. Иногда мне кажется, что эти встречи слишком часты, поэтому всегда идёшь на очередное выступление не то что с неохотой, но, честно говоря, без радости.
Но то была на редкость удачная, умная, душевная встреча. Белые халаты студенток напомнили мне детство и юность. Мой отец был врачом. Жили мы всегда рядом с больницей, и по тропинке от хирургического отделения до нашего крыльца всю мою жизнь – зимой и летом, днём и ночью – бегали вот такие же девушки в белых халатиках, стучали в дверь, торопливо говорили что-то тревожное, и отец снимал с гвоздика возле порога свой халат и уходил – на операцию, на перевязку, на вызов.
А потом началась война. Отец и те девушки – сёстры, санитарки – уехали на фронт. В больнице был госпиталь, и в нашей школе был госпиталь. Мы, старшеклассницы, там дежурили – и в палатах, и в перевязочных, полы мыли, раненых на вокзале встречали, бинты стирали. Ведь перевязочного материала не хватало. Принесут из прачечной огромный перепутанный узел выстиранных бинтов, и мы его полдня распутываем. Вытянешь бинт, привяжешь его одним концом к пожарной лестнице на школьном дворе, отойдёшь чуть ли не в другой конец двора – и начнёшь этот бинт скатывать. Скатываешь туго-туго, идёшь потихоньку к лестнице и вспоминаешь: а по этой лестнице зимой забирались на школьную крышу и Генка Рачков, и Витька Калинкин, и все наши мальчишки. Заберутся, стреляют оттуда снежками – не подойдёшь к школе. Мы портфелями прикрывались. И с синяками ходили. Плакали. Жаловались. Всё было. Теперь мальчишки на фронте. А мы вот – катаем бинты, встречаем эшелоны с красными крестами, учимся в клубе, в три смены… Вот тогда пригодился мне отцовский халат. Только пуговицы переставила да рукава засучила.
Всё это я вспоминала там, на встрече со студентками-медичками. И читала стихи. И слушала песни их девичьего ансамбля, «Варенька» или «Наташа» он, кажется, назывался.
Когда спели они песню «Растёт в Волгограде берёзка», кто-то из зала спросил меня – где она растёт, кто её посадил, и есть ли она вообще на самом деле.
