Начало начал – дорога. Я иду по ней.
Я не помню, кто я, откуда и как попал сюда. Здесь лишь я, дорога
и обожженное небо
повсюду,
а под ним – я.
Во мне клокочет тревога, ноги двигаются словно сами собой, толкая вперед, сквозь горячий воздух, будто знают нечто неизвестное мне. Я хочу приказать им остановиться, но даже и в помраченном состоянии понимаю: со своими ногами разговаривают лишь безумцы. А я не безумен. Я в это верю.
Я гляжу на мерцающую ленту асфальта, бегущую по склонам пологих холмов. Края дороги дрожат и изгибаются, искаженные раскаленным воздухом пустыни. Оттого дорога кажется миражом, а мой путь – неопределенным, обманчивым. Я ощущаю тревогу. Здесь предстоит сделать нечто важное. Затем я и явился сюда. Но что – не помню.
Я пытаюсь дышать медленно, выудив откуда-то из памяти знание: медленные вдохи-выдохи успокаивают. Заодно пытаюсь уловить запахи. Различаю вонь битумной смолы, выступившей на сломанных ветках креозотовых кустов, слащавый смрад упавшего и гниющего плода сагуаро, кислый запах цветущей агавы. Все очень отчетливо, ясно, понятно и недвусмысленно – за каждым распознанным и наименованным запахом ворох информации: латинское название растения, лекарственные свойства, народные названия, ядовитость или съедобность. То же самое происходит, когда я гляжу по сторонам. Все замеченное тут же обрушивает в мозг лавину названий и фактов. Голова гудит. Кажется, я знаю все – за исключением самого себя. Я не знаю, где я. Не знаю, почему я здесь. Не знаю даже своего имени.
Ветер толкает в спину, приносит новый запах, превращающий тревогу в страх. Я чувствую маслянистый, кислый дым, и с ним приходит невнятная мысль: за моей спиной на дороге – ужас. Нужно бежать. Спасаться.
И я бегу, не осмеливаясь оглянуться. Жесткий горячий асфальт больно бьет по ступням. Я гляжу вниз и вижу свои босые ноги. Они мелькают, отталкиваясь от дороги. На ярком солнце покрывающая их кожа сияет белизной. Поднимаю руку – то же самое. Кожа так ярко сверкает на солнце, что режет глаз и приходится прищуриваться. Я чувствую, как моя кожа краснеет под свирепым солнцем. Нужно поскорее уйти от пустыни, солнца и ужаса за спиной. Концентрируюсь на холме впереди. Кажется, если я достигну его, то окажусь в безопасности, а мой путь станет ясней и понятней.
Ветер крепчает, несет дым. Запах его укрывает все остальные ядовитым одеялом. Пот сочится по рубашке, проникает в темно-серую ткань пиджака. Я мог бы снять его, стало бы не так жарко, но толстая материя защищает от обжигающего солнца. Потому лишь поднимаю воротник и продолжаю бежать. Шаг за шагом – вперед и дальше, – и, будто отбивая ритм, спрашиваю снова и снова: «Кто я? Где я? Почему?» Постепенно в пустоте сознания начинает оформляться нечто. Ответ. Имя.
– Джеймс Коронадо! – выдыхаю я.
Но смысл сказанного ускользает, а в левом плече вспыхивает боль.
Собственный тихий голос кажется мне незнакомым и странным, зато теперь я знаю имя. «Джеймс Коронадо, Джеймс Коронадо…» – повторяю я в надежде, что оно потащит за собой все остальные воспоминания. Но чем больше я повторяю, тем менее близким кажется имя. В конце концов уверяюсь: оно не мое. Имя шелухой выпадает из головы, однако остается некая связь – будто я пообещал что-то носителю имени и должен сдержать слово.
Я достиг вершины холма, и передо мной открылся новый кусок пустыни. Вдали виднеется дорожный указатель, за ним темной кляксой у подножия рыжих гор – город.