Он не имел больше ничего, но эта сторона его нового существования не внушала ему ни малейшего трепета. Не волновал его и тот факт, что путь назад уже отрезан: при необходимости он больше не мог найти убежище в обеспеченности, обычной для его старой жизни. Он не забывал, что состояние его организма по-прежнему зависит от питательности еды и оберегающих свойств одежды, которые доступны ему, но все равно предпочел забыть о надобности иметь про запас и первое, и второе. Взамен не переставал держать в уме: где бы на Земле ни оказался человек, в его распоряжении обязательно будут шансы завладеть едой и одеждой, поскольку их в изобилии производят природа и цивилизация. В какой степени именно ему можно рассчитывать при потребности найти в ближайшее время новую еду и одежду, он не торопился оценивать. Шансы вполне могли быть нулевыми, что предопределило бы его смерть. Но он готов был принять любое развитие событий. К таким формам участия в делах мира, как быть живым или быть мертвым, он имел теперь одинаково ровное отношение. Никоим образом не выделялось для него и ни одно возможное будущее свойство его существования – на случай, если он останется жив, – сколь ни велика будет угроза, что оно, это возможное свойство, принесет бессилие, боль, отступничество или саморазрушение.
Он стоял на крутом берегу неширокой извилистой реки вдали от людских поселений. Летний день, наступивший несколько часов назад, принес с собой ясную, знойную погоду. Пространство было наполнено мощным жаром, который создавал эффект прямого физического гнета. Царило безветрие. Насыщенно-зеленая трава была неподвижна, будто влитая в абсолютно прозрачное стекло. Он не хотел долго оставаться на месте, считая лучшим вариантом пойти по берегу, пусть, выбрав путь через ближнюю рощу, он смог бы надежно укрыться от палящих лучей. Идти вдоль реки решил потому, что так можно было наверняка избежать хождения кругами. Ему было важно непрерывное обновление обстановки во время путешествия, поскольку обилие впечатлений помогло бы отгораживаться от образов прошлого. А они напоминали ему, от каких превосходных качеств жизни он посмел отказаться, решив сегодня, что никогда больше не вернется в свой дом, к людям, которые раньше окружали его, и к вещам, без которых он долго не смыслил своей жизни. Ему казалось, что новое, пока только оформляющееся мировосприятие имело все предпосылки выстроить в его сознании выверенную и правдивую систему взглядов, способную сделать по-настоящему ценным любое его последующее начинание – в противовес начинаниям предыдущим. Он приходил к выводу, что ему вообще нечего вынести из своего путаного и несуразного прошлого: его поступки и высказывания были основаны на поверхностных привязанностях, стереотипах, заблуждениях и прихотях, и ему становилось стыдно уже за сотую их часть. Сейчас он чувствовал, как его ум приобретает удивительную восприимчивость к универсальным идеям и замыслам, готов был целиком заменить их реальностью ту реальность, которая раньше служила основанием для его жизненных ориентиров.
Но даже в таком диком месте он увидел объект, напомнивший о прежде любимых им удобствах обеспеченной жизни.
Впереди, около берега реки, стоял внедорожник. Было очевидно, что водителю пришлось преодолеть значительное расстояние по едва проходимой местности: ближайшая пристойная дорога была отсюда неблизко, а сама округа изобиловала холмами и оврагами. Он посчитал, что появление тут внедорожника связано с чьим‑то желанием временно спрятаться самому или спрятать здесь какую‑нибудь ценность. Его охватила досада из-за невозможности воспользоваться сейчас своим автомобилем. Он запретил себе огорчаться по этому поводу: для себя нового считал неприемлемым искать убежища в чувстве защищенности, которому обладание машиной благоволило. Решив избегать этого чувства, он должен был не бояться и встречи с людьми, которые приехали сюда на внедорожнике. Но рядом с автомобилем никого не было, а определить, был ли кто внутри, мешали тонированные стекла.