– Он немец! – войдя в спальню, проговорил сердито Федотов.
Спросонья Эльвира Николаевна не поняла, спросила, протирая глаза со следами вчерашней туши:
– Ты о ком?
– Козлов встречался с Графовым, и тот сказал, что основной язык у него немецкий, затем шведский и лишь потом английский, самый слабый. Сознался, что на переводчика он не тянет и добавил, что он им и не едет.
– Твою мать! – Эльвира Николаевна в сердцах сбросила с себя одеяло и села, спустив с кровати полные ноги. Её большая грушеобразная грудь, уставившаяся на мужа темными сосками, не казалась большой по сравнению с расплющенными о край кровати ляжками и предплечьями рук. Как всегда в постели, она была голая. – Надо что-то срочно делать, Владик. Мало того, что он старый, он еще и без языка. Такой он нам с тобой не нужен.
Федотов был настолько возбужден, что даже не остановил восхищенного взгляда на пышном теле жены.
– Мало того, что он немец, – продолжал он безжалостно для себя и нее, – он вдобавок еще и с гонором. Представляешь, он долго расспрашивал Козлова, разбираюсь ли я во внешней торговле и знаю ли я разницу между СИФом и КАФом.
– Что это такое? Ты знаешь эту разницу?
– Это такие условия поставки на экспорт. Их с десяток. Конечно, я в курсе. А если что и не знаю, то в любом справочнике можно о них прочитать. Ты же знаешь, что сейчас в моей работе здесь не это главное. И это главное я знаю. Для того сюда и приехал. И не ему ставить под сомнение мою готовность к этой работе. Я к ней готов, как никто другой в нынешней России. Но он еще и моим английским интересовался. Спросил Козлова с усмешкой, довел ли я его до совершенства за прошедшие не две недели, а три месяца после моего интервью перед отъездом сюда.
– И что Козлов ответил?
– Не знаю, что он ляпнул, на что Графов вот тут и сказал, что едет сюда не переводчиком.
– Надо любыми путями задержать его вылет хотя бы дней на десять. Мы за это время что-нибудь придумаем.
– Сейчас уже нельзя что-либо сделать, – возразил уныло Федотов. – Он оформлен, и кроме того, у нас нет существенных для кадров мотивов против него.
– Какие, к черту, мотивы? – взвизгнула она. – Главный мотив: не подходит нам. Через месяц – другой уедут все, и ты останешься с ним один на один. Ты ни слова по – английски, и он не переводчик. Кроме того, ты же сам говорил, что его тридцать лет во внешней торговле будут тебе, как кость в горле. А они есть, и ты все время будешь бояться их.
– Успокойся, дорогая. Я с тобой согласен, что тебе и мне нужен другой, но в данной ситуации я бессилен воспрепятствовать его вылету. Это исключено. Другое дело, проверить его на послушание, чтобы определиться в нашем к нему отношении.
– О чем ты говоришь? Он уже не послушный. – Она потянулась к сигаретам на тумбочке. – Подавая ей зажигалку, Федотов не удержался, подставил ладонь под одну из свисавших груш, словно пробуя на вес, и сдавил пальцами сосок, сразу ставший твердым. По ее телу пробежал ток, но она сделала вид, что не заметила. – Отношение к нему может быть только одно: непримиримость и создание для него невыносимых условий работы и быта с первого дня. Надо, чтобы он почувствовал это уже сейчас. Чтобы понял, кто мы и кто он. Звони Козлову, и пусть он передаст этому старику… нет, узнал его телефон, и ты сам лично прикажи ему отложить выезд минимум на десять дней под любым предлогом.
