Ставка на слабость

Я повернула ключ в замке и толкнула дверь. С кухни валил дым и пахло горелым, квартира моя напоминала стан половецких воинов. Это могло означать только одно: Люська жарит блины. Лично я блины терпеть не могу, а в Люськином исполнении они мне кажутся особенно отвратительными. Я бросила ключи на тумбочку и прошествовала на кухню. Люська в моем переднике стояла у плиты и скалила зубы. Как всегда в присутствии дорогой подруги, кухня показалась мне несуразно маленькой, впрочем, не только кухня, я сама себе начинала казаться слегка недоразвитой.

Рост у Люськи 180, бюст и бедра – закачаешься. Некоторое время назад она подвизалась манекенщицей, но чрезмерное увлечение блинами свое дело сделало, впрочем, некоторая дородность, на мой взгляд, прибавляла Люське шарма. Лет ей было за двадцать пять, если быть честной, то далеко за двадцать пять, а приди мне фантазия повредничать, я бы сказала: ох как за двадцать пять, но так далеко моя вредность никогда не заходила. По профессии Люська была зубным врачом, мы и познакомились, когда вместе работали в 4-й городской поликлинике, но несуразностей в жизни моей подруги было столько, что запутаешься, и в настоящий момент Люська трудилась в ларьке, снабжая страждущую публику целебной жидкостью импортного розлива.

Люська перестала скалить зубы и спросила:

– Чего кислая такая?

– В отпуск прогнали. С понедельника.

– А деньги дали?

– Нет. Сказали, через неделю.

– Ну и ладно, проживем. Деньги пока есть. А отпуск… что ж, будем отдыхать.

– Я летом хотела.

– Не ной, что толку-то? Слетай к мужу, а? Что? На билет пришлет. Этих, мишек бы посмотрела.

– Иди ты с мишками. Блины горят.

Люська занялась блинами, а я – созерцанием ее спины.

– Письмо было? – спросила она.

– Посылку прислал.

– Потрошеная?

– Нет. Со знакомым.

– А чего прислал-то?

– Куртку, костюм, так, по мелочам всего и 200 долларов. – Так что сидишь-то, показывай, – обрадовалась Люська.

– Лень.

– Давай-давай, хвались.

Я пошла в комнату, надела костюм, прихватила куртку и вернулась в кухню. Люська критически оглядела меня с ног до головы и кивнула:

– Блеск. Не женщина, а конфетка. Обмыть бы надо.

– Не надо. Мы сегодня на концерт идем. Забыла, что ли?

– Да? Тогда завтра обмоем. Что муж-то пишет? К себе зовет?

– Зовет, – вздохнула я.

– А ты?

– Что я?

– Поедешь?

– Что мне там делать?

– И то верно. Австралии мы, что ли, не видели? Вон ее по телику то и дело кажут. Одни кенгуру, только и хорошего в них, что сумки, а русскую бабу сумкой не удивишь, мы сами все в кошелях. Однако муж тебя любит.

– Ага, – хмыкнула я.

Славка уехал пять лет назад, через семь месяцев после нашей свадьбы. Где его только не носило, год назад осел в Австралии, как будто надолго. Сначала звал меня очень настойчиво, теперь больше по привычке. Не знаю, кто из нас не прав, но Славку простить не смогла, записав в предатели.

– Как он там? – вернула меня на кухню Люська. – На автобусе катается?

– Ага.

– Ну и слава богу. Давай блины есть.

– Я их терпеть не могу. Ты ж знаешь.

– Знаю. Я сосисок купила. Ешь.

Пять минут мы жевали молча, потом Люська сказала, мечтательно разглядывая стену:

– Я у тебя поживу.

– Это еще зачем? – встрепенулась я.

– С Борькой поцапались. Отправила его сама знаешь куда. Надоел алкаш.

– А моя квартира здесь при чем? – решив стоять насмерть, поинтересовалась я.

– Так ты ж Борьку знаешь. Начнет таскаться каждый день, всю душу вымотает.

– Слушай, Люська, – подхалимски предложила я, – а давай ты у моих поживешь. Отец с матерью в санаторий едут, а? Чего нам в однокомнатной квартире тесниться?

– Гонишь, что ли? – гневно спросила Люська.

– Да нет, живи, – струсила я.

– То-то. Ты в отпуске, я недельку возьму. Отдохнем.