В волчье время – с трех до четырех утра, когда ночь за окнами избы воцарилась в своих правах, – Ведьма начала приготовления. Зажгла свечи, сняла рубаху из грубого льна, распустила по плечам густые черные волосы. Рука потянулась к впадинке над ключицами, привычно погладила, ища и не находя. Камень души – амулет, дающий смертным силу и защиту, Ведьма уничтожила сама. Выбора не было: либо так, либо попасть во власть того, кто оставил на ее спине шрамы от девятихвостки.
Без камня ее душа была беззащитна, открыта силам, снующим по Ту Сторону, но Ведьма свыклась. У нее были свои хитрости. Неупокоенные терзали ее, приводя в исступление, но не могли заполучить душу в полновластное владение. Обряд, который Ведьма собиралась провести, сложен и опасен, утраивал риски, но иначе было нельзя. Она должна была защитить того, кому должна. Того единственного, чувство к которому теплилось в ее сердце, давно превратившемся в камень.
Ведьма набросила на окна плотные занавеси, сотканные из крапивы и заговоренные в новолуние. Они защитят от ненужного вторжения тех, кто бродит в лесу по ночам под покровом тьмы. И от смертных, и от других, невидимых глазу, но от того не менее опасных. Прошлась по избе, нагая, окуривая углы полынью и чабрецом. Ведьма не была юной, но тело еще не потеряло красивые формы. Смуглая кожа и раскосый разрез синих глаз – черты матери и отца причудливо сплелись, привлекая внимание. Мужчины заглядывались бы, если бы она появлялась на людях. Но изба стояла на отшибе, и к изгнаннице ходили редко, лишь тяжело захворав. В остальное время ее избегали − одни боялись, другие сочились презрением. Ведьму это вполне устраивало.
Она села на тонкий коврик, также сплетенный из крапивы. Голую плоть обожгло. Но Ведьму давно не пугала боль – то, что происходило с ее душой без амулета, было больнее и страшнее телесных страданий. Ведьма скрестила ноги вокруг стоящего в середине коврика чугунка. Варево остыло, чугун был едва теплый. Ненадолго. Во время обряда он раскалится, и тело будет нещадно печь. Ведьма нанесла на кожу мазь, заговоренную от ожогов, но полностью избежать мучений не удастся. Это и не нужно: жертвенность была частью ритуала. Без нее ничего бы не вышло.
Ведьма глубоко вдохнула, запрокинула голову, после – запела, забормотала гортанно. Глаза закатились, руки действовали сами по себе, отточено – сейчас Ведьмой управляли силы, которые терзали ее и одновременно давали власть. Левая рука нащупала лежащий рядом с Ведьмой костяной клинок. Вырезанные на кости символы изображали хищных зверей, птиц и рыб. Волк гнался за щукой, коршун пролетал над лисицей. Острое лезвие вспороло ладонь, кровь полилась в чугунок. Жидкость зашипела, закрутилась водоворотом. Ритуал начался.
В просторной избе на другом конце общины прекрасная светловолосая женщина проснулась, с криком схватившись за живот. Откинула покрывало, глянула – постель под ней напитывалась кровью. Кровь текла по внутренним сторонам бедер. Много крови. Мужчина, лежащий рядом, проснулся, непонимающе глядя на жену.
Женщина выла. Вместе с кровью из нее вытекала жизнь, которой не суждено появиться на свет.б
Почти сто лет прошло с тех пор, как закончилась последняя война. Кланы Белых Лебедей и Черных Стерхов жили по разные стороны густого леса, называемого Лютым – сложно было пробраться сквозь него, оставшись невредимым. Непроходимые дебри, на картах похожие на песочные часы, в самом узком месте пересекал тракт – единственный путь, по которому можно было добраться от Лебедей до Стерхов и обратно, не боясь погибнуть мучительной смертью.
Обе общины занимались земледелием, охотой и ремеслами. Торговали с соседями, Лебеди – по свою сторону леса, Стерхи – по другую. Казалось бы, делить им было нечего. Однако о роде Стерхов шла дурная молва − они не зря звались черными.
