Это моё стихотворение, которое я помещаю в этой главе вместо предисловия. Оно было адресовано только моим друзьям, сидящим за столом на моём дне рождения, но потом я его опубликовал и читал на своих творческих вечерах: ведь люди, пришедшие на встречу со мной, это тоже друзья, как и вы, мои дорогие читатели! Так что усаживайтесь поудобней и побеседуем, негромко, по душам, пока мы ещё не разучились просто говорить друг с другом, без скайпов и фейсбуков, без андроидов и айфонов…
Я – человек с того Смеха,
Не гений и не дурак,
Знавший фанфары успеха
И шрамы погромов и драк.
Книги мои рассыпали,
Не находя в них елей,
Спектакли мои убивали,
Как убивают детей.
Обкомы, горкомы, райкомы —
Безликих фанатов орда.
Погромы, погромы, погромы —
Убийцы открытого рта.
Даже сквозь малую дверцу
Пройти не давал мне Главлит.
Били умело, по сердцу,
До сих пор сердце болит.
На мысли разумные – квота,
Молчи, если хочешь прожить…
Нам не давали работать,
Но не сумели добить,
И нами был путь проторен,
Хоть шли мы опасной тропой.
Жванецкий, Арканов, Горин,
Вы ведь согласны со мной?
Время другое настало,
Заржал в Интернете Пегас,
Время слезать с пьедесталов,
Время идти в запас.
Настали другие формы,
Эпоха лупит под дых,
Надо давить на тормоз
И пропускать молодых.
Но мы отходили не сразу,
Был ещё шуток запас,
И вдруг, как ракеты из Газы,
Обрушилась пошлость на нас.
Пошлость умы выжигает,
Хоть верит, что веселит,
Но больше всего огорчает,
Что залы хохочут навзрыд.
Смех, как из бензоколонки,
Парни в восторге ревут,
С визгом смеются девчонки,
Чёрные слёзы текут.
Вкусы калечит халтура,
И вдруг моя совесть кричит:
«Где ты, убийца-цензура?!
Где ты, проклятый Главлит?!»
А впрочем, чего разворчался?
Того, что не молодой?
Иль просто не высыпался?
Иль просто я стал брюзгой?
Господи, только не это!
Молю, как датишный еврей:
Не дай мне советовать детям!
Не дай поучать друзей!
Я – человек с того Смеха,
Где всё было через нельзя.
Я – человек с того Смеха,
Где главное было друзья.
Но многих со мной уже нету —
В Канаде, в Германии, в США…
Их разбросало по свету,
И плачет по ним душа.
Коль лучшее, что есть на свете,
Мы бережём для детей —
