— Криска-Криска-Криска! — лучшая подруга с совершенно щенячьим
попискиванием тискает меня, словно плюшевую обезьянку. Сложно
сказать, что я этому рада, но мои 45 килограмм и 158 сантиметров
роста, против её 60 и 175 соответственно... Сопротивляться сейчас,
значило бы заведомо обречь себя на провал.
— Бэт, если ты не забыла, у меня недавно был перелом ребра и
вывих руки. Тебе не кажется, что добить меня сейчас, будет
неинтересно? Может, подождёшь, пока я хотя бы смогу
сопротивляться?
— Ох, прости, Крис. Я так соскучилась по тебе, что совсем
забыла, что...
— Не трещи, прошу тебя, — я закатываю глаза, припоминая все
«прелести» поездки в общественном транспорте. — Мой мозг неспособен
сейчас воспринимать информацию с такой скоростью. Вот скажи мне,
кто ездит с младенцем в плацкарте? Это же даже хуже, чем мелкие
собачки, вроде чихуахуа или тойтерьера.
— Ребёнок хуже собаки? Ох, слышала бы тебя моя мама, — подруга
закатывает глаза в ответ и подхватывает мой чемодан, видимо
определив в инвалиды, после напоминания о вывихе.
— Прости, но в данном случае твоя мама для меня не авторитет —
нормальными у неё получились только старший и младший ребёнок, —
констатирую я, и мы вместе смеёмся, потому как двое братьев
Лизаветы — те ещё занозы. Младшая сестра тоже не отличается
благоразумием и спокойствием, но её возраст вполне позволяет
закатывать истерики и пускать слюни в бутылочку.
Пока мы выбираемся с территории железнодорожного вокзала,
расположившись в салоне старенького Фольксвагена подруги, я
подставляю лицо прохладному воздуху из кондиционера, а Лиза
просвещает меня относительно всего нового, что произошло за время
отсутствия. Правда добрую половину информации я уже слышала от неё
же по телефону, или имела честь видеть освещённой в социальных
сетях, но теперь события начинают обрастать животрепещущими
(исключительно по мнению подруги) подробностями, и заткнуть её
сейчас не проще чем, заткнуть фонтан ладонью.
Голос солиста «30 Seconds to Mars» расслабляет, я мысленно
подпеваю ему в унисон, и возвращаюсь в реальность лишь тогда, когда
слышу знакомое имя. Даже не так — когда слышу ненавистное, набившее
оскомину имя. Тимофей. Чёртов Тимофей Котов... Вот как его родители
двадцать с лишним лет назад вообще додумались так назвать ребёнка,
а?
— Что, прости?
— Я говорю, что Котов раскатывает по городу на новой машине.
— Оу, безусловно, это очень важная информация, — произношу я
занудным тоном.
Лизка протягивает руку и лохматит мне волосы, демонстрируя
поистине голливудскую улыбку.
— Язва сегодня в хорошем настроении?
— Язва мечтает о душе и каком-нибудь вкусном, но не очень
полезном бургере, — откликаюсь, в ответ делая из волос подруги
воронье гнездо.
— О да, душ бы тебе не помешал, — Лизавета морщит нос и машет
рукой, намекая на дурной запах.
Я показываю ей язык и откидываю кресло назад. Привычная пробка
на кольце вполне даст время вздремнуть, потому как вечером это
удастся едва ли.
Вечером я осознаю, насколько была права, когда в нашу с Лизкой
квартиру буквально вваливается толпа университетских приятелей и
знакомых. Новость о моём триумфальном (да неужели?) возвращении
достигла их ушей и теперь все жаждут подробного рассказа о лете
вообще, и в частности, о той аварии, в которой мои рука и ребро
пострадали, а автомобиль... Тут следовало бы процитировать
некролог, но за прошедший месяц я успела свыкнуться с мыслью, что
верная Реношка больше не со мной. Правда остаться без колёс
оказалось хуже, чем я думала. Гораздо хуже, если уж совсем честно.
И пока я просвещаю обо всём этом навострившую уши общественность,
Бэт насилует телефон, в попытке дозвониться до «Галактики» и
заказать столик на… (тут она снова пересчитывает количество людей,
которые то отбывают, то прибывают) примерно двенадцать
человек. И, когда ей это удаётся, мы бодрой толпой покидаем
гостеприимные стены нашей квартиры.
