ШПРИЦ
Его сделали на медицинской фабрике. Больше всего его расстраивало то, что он одноразовый. Ему рассказывали, что раньше на фабрике делали шприцы, которые по многу раз облегчали боль, исцеляли, а иногда и спасали жизнь. Потом их кипятили в специальных автоклавах, чтобы очистить от микробов и вновь – исцеление, снятие боли. Долгой была жизнь такого шприца. А нашему герою от рождения суждено было только один раз помочь какому-то одному человеку. Но для этой минуты он собственно и жил. Пока его делали, запаковывали и куда-то отправляли, потом пока он лежал на прилавке в аптеке, шприц часто представлял себе, как он вбирает в себя какое-либо вещество, в котором так нуждается человек, затем быстро-быстро, чтобы человек не успел ощутить боль, прокалывает кожу и медленно, бережно вливает живительную жидкость в человека. Больше всего шприц мечтал попасть в реанимацию: там его укол мог спасти кому-то жизнь.
Но вышло так, что его купил странный человек. Шприц сразу почувствовал, что парню нужна помощь. Но тот понёс его не в больницу или поликлинику, а в замызганный, полутёмный подъезд. Там, воровато озираясь, мальчишка трясущимися от нетерпения руками стал набирать в него… Шприц не смог бы точно сказать, что именно, но от ужаса на него напал столбняк – поршень вдруг застопорило (ведь они, шприцы, всегда чувствуют беду). Человек применил силу, и поршень вынужден был послушаться. Но при этом шприцик сумел выплюнуть набранную в себя гадость на пол. Дико озлился на него хозяин и с нечеловеческой силой зашпульнул в открытое подъездное окно.
Шприцик провалялся во дворе до следующего дня, а утром его нашли дети. Они стали играть в больницу, набирали в него воду и делали уколы (не по-настоящему, а понарошку). Но шприцик всё равно был очень рад, ведь вода – она как дети – ещё не плохая и не хорошая, но может стать и той и другой. К тому же, он всё-таки сумел стать многоразовым.
ВОСПОМИНАНИЯ ПЕЧАТНОЙ МАШИНКИ
Она была настоящей долгожительницей, родилась ещё в середине прошлого века. Об этом свидетельствовал аристократический старинный корпус, покрытый чёрным лаком. Ничего, что лак потерял былой блеск и кое-где облупился. Но зато как высоко поднимались вверх буквы, каждая на специальной ножке! Как витиевато изгибалась ручка каретки! Как гордо взмывал вверх пюпитр! Машинка отлично помнила своё первое место работы – завод. Её поставили в приёмной директора на стол к секретарше, такой же молодой и красивой, какой тогда была печатная машинка. В валик вставляли несколько листов бумаги, переложенных копиркой. Девушка высоко поднимала кисть и наносила сильные удары по клавишам. Машинка радостно и громко стучала – за пределами приёмной было слышно, как она работает. Потом первый экземпляр напечатанного несли директору, и он, не читая, важно ставил внизу каракулю шариковой ручкой. Когда директор ушёл на пенсию, он прихватил печатную машинку с собой (говорили, что вместе с другими, намного более ценными вещами). Но дома машинка не была ему нужна, и он продал её соседу.
Тот унёс машинку к себе на работу в редакцию газеты и стал работать с ней сам. Каких только материалов не печатали на ней за долгие годы! Тут и выполнение, и перевыполнение плана, и битва за урожай, и спортивные победы! Но время шло, и журналист тоже вышел на пенсию и забрал машинку с собой. Дома он, в отличие от директора, нуждался в своей помощнице не меньше. Он писал, пожалуй, еще более увлечённо и относил напечатанное куда-то. Возвращался пенсионер в плохом настроении, хватался за левую сторону груди, а жена отсчитывала мужу в стакан с водой какие-то капли и приговаривала: «Да брось ты всё это! Не нужны никому твои повести. Сам видишь: не в чести нынче правда. Еще и сыну нашему карьеру испортить могут». После одного из таких разговоров за ним приехала машина, и люди в белых одеяниях увезли хозяина куда-то, откуда он больше не вернулся.
