ЧАСТЬ 1,
В КОТОРОЙ ВСЕ КУДА-ТО ПОЕХАЛИ,
НО НЕ КАЖДЫЙ ПРИЕХАЛ,
КУДА ХОТЕЛ.
Стояла жара. Горячие солнечные лучи ударяли в глаза и заставляли жмуриться. Яркий полуденный свет блестел на листьях, траве, домах, деревьях. Это было бы похоже на радость, если бы было немного прохладнее. Она тоже вроде была рада. Или она просто знала, что сейчас должна быть рада. Сегодня она выходит замуж. Улыбающиеся лица, завидный жених, уже почти без пяти минут муж, летнее горящее солнце – всё подбадривало и воодушевляло её.
Когда часы пробили полдень, снова появился он. Он всегда приходил в одно и то же время. В этот момент она вспоминала сказку про Золушку и печалилась, что сейчас на ней самой были обычные туфли – из мягкой белой кожи, на высоком каблуке, красивые, дорогие, но не хрустальные. Её размышления про сказочную обувь быстро останавливал он. Этот человек, которого она никак не могла рассмотреть. Она напрягалась, щурилась, но ни лица, ни фигуры – ничего увидеть не удавалось. Разве только глаза. Они смотрели и смотрели. Как будто они что-то говорили, но при этом всё равно молчали и только смотрели. Она оглядывалась по сторонам, но этого взгляда никто не замечал. Призрачные улыбки многочисленных лиц медленно расплывались. Они растворялись в ярком свете полуденного солнца, в зелёной листве, в разноцветных красках различных цветов. И только один этот взгляд оставался неизменен.
Милое лицо Алисы исказилось от переживания и стало каким-то… не очень милым. Она открыла глаза, и поняла, что проснулась. Это был сон. Всего только сон. Алиса закрыла лицо руками. Потёрла глаза. И посмотрела на белый потолок. В последнее время она часто видела этот сон. И она на самом деле собиралась замуж.
Вот-вот Алисе Гордеевой грозил 25-летний день рождения. Этот глагол очень точно подходил к ситуации. Она жила в небольшом городе в Ленинградской области, и хоть юридически это был именно город, его менталитет мало чем отличался от древней махонькой деревеньки. В нём проживали меньше 80 тысяч жителей, так или иначе здесь все друга знали или могли узнать через коллег, родственников, знакомых. И конечно, жадно любили друг друга обсудить. Жизнь Алисы особенно активно обсуждала родня. По словам бабы Шуры, «девчонка вот-вот состарится и родить-то не успеет». По мнению тёти Клавы, «её в таком возрасте уже никто и замуж не возьмёт, раньше надо было думать». А вот крёстный Вениамин Петрович, который в семье Гордеевых пользовался особым уважением и почётом, так как был директором детской школы искусств и доктором каких-то там наук, говорил, что «не надо было воспитывать девочку так демократично, а надо просто найти ей мужа и дело с концом; всё будет, как у всех!» Вот у него, например, у директора и доктора наук, есть очень даже перспективные молодые дарования на примете. «Но только Алисоньке-то уже 25 годиков почти, старовата она для них будет».
Алисоньку эти разговоры ввергали в печаль и тоску. Сама она себя ни возрастной дамой, ни старо родящей, ни несчастной по поводу грядущего юбилея не чувствовала. Но пересуды всей родни, которая ещё и не стеснялась и всё вываливала, как думала, ей в лицо, порядком надоели и вызывали тошноту. Алисонька так и представляла, как на очередном семейном обеде её вырвет прямо на дорогущий пиджак доктора наук или как она опрокинет тарелку с оливье на вычурное платишко тёти Клавы, и как все будут её обсуждать ещё активнее, и как мать вся в расстройстве и слезах прокричит, что, мол, за что же ей, женщине ответственной и степенной, такая «нетакая» дочь.
Сказать, что Алисоньку это всё достало, будет неправильно. Её это задолбало так, что сил уже никаких не было. Она бы и рада была влюбиться, выйти замуж, родить близняшек и жить себе, как все, но не заладилось уже на первом пункте. Ни в какую любовь Алиса не верила. Не было её нигде. Были мужчины, которые заставляли её волноваться, но все эти порывы чувств, о которых так много писали великие и не очень люди, Алиса считала творческим вымыслом. В творчестве, благо, она разбиралась и сама своё дело старалась выполнять исключительно с энтузиазмом. Но то – дело, а тут мужики все эти, браки, дети.
