– А помнишь эти разговоры в начале войны: «Может, мы и не займем Берлин, где тоже когда-то жили братья-славяне, но в любом случае освободим Константинополь».
– Еще про Ливию говорили. «Древняя византийская область Киренаика и район большого города Триполи»…
– Это уже когда революционеры опубликовали про «грабительские соглашения», выяснилось… А сами теперь отдали немцам запад России.
Под старинной полуразрушенной крепостью Нижегородского кремля, белокаменного, с приземистыми башнями, с длинными тенями, делавшими их похожими то ли на шалаши, то ли на шатры, шумел Балчуг. Когда-то здесь буквально любой человек, не бездельник и достаточно целеустремленный, мог всегда найти работу. Пристани, пароходства, торговля, канатчики, мебельщики, ювелиры – поброди по окрестностям – и готово. Потом по всей стране начали ставить «На дне» и главными героями не только Рождественской, но и всего Нижнего вдруг стали босяки, на которых раньше никто внимания не обращал: если у человека нет цели, то он может пить, может затевать драки – как правило крайне неуспешные – или каким-то другим способом искать ускоренный путь на небо. А теперь весь этот угол, под кремлем, освещенным сейчас слабыми лучами осеннего солнца, был одним большим дном: худо одетые люди удили рыбу, по улицам шлялись ватаги беспризорной шпаны.
– Когда здесь были немцы, здесь были и предприятия, на которых дела шли хорошо, на которых платили хорошие деньги…
– И драли в три шкуры.
– В течение войны отобрали все у немцев и передали «своим». Теперь вот и у своих отобрали.
– Ты у нас неплохо живешь, постеснялся бы, сейчас не то время. Были у вас магазины, дома, теперь нет. Но откуда у вашей семейки до сих пор добро? Я вот думаю, наконец-то наступает время, когда человек, принявший от жизни на свою долю больше страданий, больше и получит.
– Потому что мы не страдания продаем, а то, что получается из нашей работы, результаты. И кое-как получается выворачиваться из ситуаций, даже по нынешним временам.
– По нынешним временам тебе бы, Яша, держаться потише, а то с такими рассуждениями недолго и попасть…
– Читал одну московскую газету, там о профессоре, изобретающем омоложение. А в перспективе – бессмертие. Так вот, я в сказки не верю и вечно жить не собираюсь. Но то, что проживу, хочу провести достойно, не шугаясь толпы придурков. Белые, красные… Знаешь, Николай, что меня смущает? Им технический прогресс дал фабрики, а они хотят распорядиться ими как дикари. Все – и те, и другие, говорят об общем интересе, альтруизме. Они хотят взять самую новую технику, и организовать древнюю сельскую общину среди нее.
– Так и должно быть. Заводы сами подталкивают к коллективизму.
– Ты пробовал вести свое дело, так ведь? Или таки не распробовал? Если ты в теме, то никакой коллективизм не заставит человека хорошо работать. Это мошенничество, пыль в глаза. Устрой коллективизм, и у тебя будут жутчайшие расходы и никакие сроки, а когда начнешь считать деньги, придется лавочку заколачивать досками и всех распускать по домам.
– Люди нуждаются в сказке, в красивой истории, которая все просто объяснит. А тем временем будет создано новое общество.
Из подворотни Кожевенного переулка рванул вор-щипач. За ним пытался было побежать растерянного вида интеллигент, потом увидел на себе насмешливые взгляды уличных зевак, осекся, замедлил ход, посмотрел грустными глазами вслед своим бывшим ценностям и повернул обратно.
– Вот тебе новое общество. Один верит в него и потому проигрывает, другой не верит и отнимает у ближнего своего, может быть – последние деньги.
