Бежать… Бежать… Не останавливаться… Главное сейчас – это только бежать.
Ее босые ноги обжигал жесткий поледенелый мартовский снег, глаза заливал пот, темнота не давала обзора, а старые мерзлые ветки хлестали голые руки. Было больно и холодно, но главное было – бежать.
Добежать бы до населенного пункта! А там и спасут! Наконец-то она сможет вырваться из этого многолетнего плена. Надо только добежать. Да лучше уж упасть прямо здесь и насмерть замерзнуть, чем снова туда! Ведь больше нет смысла. Да лучше она обморозит ноги и руки, ей их отрубят – такую уже назад не возьмут. Хотя… Черти! Они и такому уроду найдут применение. Оставалось только бежать. А еще надеяться. Надежда умирает последней. И вот, когда в душе Нины уже ничего не осталось, пришел ее черед, черед надежды. И пока она жила, Нина продолжала бежать. Надежда, она ехидная: если обломается, то способна разбить и уничтожить человека. Раз она уже разбила Нину. Теперь Ниночка была уже другой: переродилась и жаждала снова жить, ведь она все еще молода, у нее все еще есть шанс. Вдруг вся настоящая жизнь впереди? Надо только бороться! А за прошлое, за тот родной кусок души, Нина уже расплатилась сполна.
Жила-была в поселке Озерки прекрасная девочка Нина. Красавица с большими синими глазами, как советское небо, с волосами цвета пшеничных колосьев, статная, стройная, прилежная, послушная. Родителям на радость, девкам на зависть. И училась Ниночка в сельской школе старательно, и матери по дому помогала, и в поля на работы ходила, трудилась. И не было лучше и краше Ниночки во всей округе.
Но вот в дом Ниночки пришла беда: умер батя. Сильный, здоровый был мужик. Держал своих двух баб в ежовых рукавицах. И Нинка послушная ходила отцу на радость, и жена все по-мужниному делала. И что бы ему умирать, такому молодцу?! Да сгубила мужика водка: пил редко, но метко, вот по пьяни и напоролся на перо. «Надо было выбирать, с кем пить,» – горестно вздыхала мать на поминках.
Ниночке тогда было 15. Отбилась дочь от рук сразу же. Выяснилось, что не такое уж и золотце Нинка. Без отцовской силы девка оказалась рядовой хулиганкой, почувствовавшей свободу. На мать Нинке было начхать. Страдала баба: еще бы, без мужа осталась, хозяйство повалилось, а тут еще и дочь фортеля давай выписывать. Постарела баба за месяц, за второй еще больше скурвилась. Совсем с дочерью общаться перестала, да и та особо на мать не обращала внимания. Гуляла много, ночевать не приходила. Порой зайдет домой, матери ни слова не скажет, пока та сама не заговорит, возьмет в холодильнике кусок курятины, булку хлеба, запьет молоком, а потом в койку, так и весь день проспать могла. А проснется – опять на гулянки.
Оказалось, все не так просто. Не без причины дочь покатилась вниз по наклонной. Нинка влюбилась. Давно еще, ей тогда 14 было. Откинулся один блатной, опасный мужик. Ему уже за тридцать. Воровал, доворовался, попал в лагерь, срок кончился – он и вернулся в родные края. Загорелся у Нины глаз на блатного бандита, но боялась девочка отца, не решалась. А тут батя умер, чувства наружу. Егор и не против был. Ему и дела не было до того, что она несовершеннолетняя. Да и всем остальным тоже: не то образцовое поселение Советского Союза это было, чтоб за порядком там следил каждый гражданин, там блоть гуляла, там свои порядки были. Даже участковый блатных боялся. Так и зажили: Нинка счастливая и ее Егор. Домой девка возвращалась, когда переругается с суженым. Он по бабам часто ходил, Нинке грубил. Она же молодая еще, неумелая. Ни на кухне, ни в постели. Хоть мать ее борщам учила, но далеки ее борщи были от тех, что Егору соседка-ровесница варила, мать-одиночка с пышной грудью. А уж в постели Нинка и вовсе ничего не умела, а научиться не старалась. Мала еще. Все что было у нее, так это молодое тело, а на нем одном искушенный мужик далеко не уедет. Вот и ругались они частенько. Порой Нинка битая была. Но любила вора своего безумно, жизни без него уже не представляла, потому и не уходила. И Егор ее не бросал, не выгонял, потому что нравилась молодуха. Красивая, наивная. Он ей полностью хозяйничал, а она не роптала.
