Беру в руки стопку методических пособий и, чтобы не развалилась, зажимаю ее сверху подбородком.
– Короткова, ну куда столько? – сокрушается зав. кафедрой, – надорвешься.
– Не надорвусь, Лилечка Андреевна, нас в детском доме кирпичи заставляли таскать. Я, знаете, какая сильная!
Женщина поджимает тонкие губы и смотрит на меня со всей строгостью. Наверное, не понравилась фамильярность, с которой я к ней обратилась.
– Простите, – посылаю извиняющуюся улыбку и, развернувшись, иду к выходу.
Кое-как, помогая себе коленом, открываю дверь и выхожу в коридор. Мимо, оставляя после себя шлейф вкусных духов, проносится толпа девчонок. По виду, третий или четвертый курс.
– С дороги, убогая! – бросает одна из них, пихая меня сумкой.
– Эй! – кричу вслед, прижимаясь спиной к стене.
Поправляю чуть съехавшую вбок стопку и, оглянувшись вокруг себя, продолжаю свой путь.
А что происходит? По сравнению с тем, что было здесь в восемь утра, обстановка в универе заметно изменилась. Все куда-то бегут, шепчутся и возбужденно хихикают.
– Грех, Грех, Грех… – слышится со всех сторон.
Что за грех? Что или кто это? И почему все так всполошились?
Завернув за угол, останавливаюсь на лестничной площадке. Перевожу дух и наощупь начинаю спускаться вниз. Мимо меня снова проносится толпа возбужденных фифочек, а у меня в голове только две цели: донести методички до пункта назначения и не допустить, чтобы подошва моего правого кроссовка снова оторвалась.
Я приклеивала ее уже четыре раза. Четыре раза!!! Если сейчас она снова оторвется, в пятый раз я ее уже не приклею. Мне во что бы то ни стало нужно доносить их до первой стипендии, которая, как мне сказали в деканате, ожидается только в октябре.
Если она оторвется сейчас, придется доставать зимние ботинки. В сентябре.
Стараясь не сильно сгибать правую ногу, осторожно спускаюсь на первый этаж и, обойдя по дуге взбудораженную появлением какого-то греха, толпу, поворачиваю в коридор, ведущий в просторный холл.
– Смотрите – Герман! – слышу я сбоку.
Плевать мне на этого Германа, потому что от тяжелой ноши у меня уже онемели плечи и заныла спина. Пересекаю помещение и упираюсь в плотную толпу студентов, перекрывших вход в коридор левого крыла корпуса.
– Разрешите, – подаю я голос.
Но меня никто не слышит. Прикрыв рты ладошками, девчонки шепчутся друг с другом.
– Он реально здесь учится?
– Да… заочно.
– Я до этого его только в интернете видела…
– Охренеть…
– Я тоже в шоке…
– Такой брутальный…
Я толкаю плечом в спину одной из них и повторяю:
– Разрешите пройти.
Получается. Одна из студенток, высокая блондинка, оборачивается и окидывает меня презрительным взглядом.
– Не прикасайся ко мне.
– Дайте пройти.
Тяжесть в руках достигает своего максимума, руки начинают дрожать, плечи наливаются свинцом.
– Тебе обязательно здесь идти? – цедит ее подруга, – обойди с другой стороны.
– А тебе сложно сделать шаг назад? – парирую я.
– А ты кто такая, чтобы я ради тебя шаг в сторону делала?
Курица безмозглая, вот ты кто.
Разворачиваюсь на 90 градусов и, толкая ее плечом, протискиваюсь между ней и ее подружкой.
– Фу-у-у, голодранка!
– Ната, отойди, вдруг у нее вши!
– Что она вообще делает в нашем Вузе?!
– Это уборщица, наверное…
– Охреневшая уборщица…
Меня оскорблениями уже давно не пронять. Поэтому, мечтая лишь о том, чтобы поскорее добраться до пункта назначения, я делаю еще один шаг и чувствую, как нога упирается в преграду. Теряю равновесие и лечу вперед.
Столкновение колен с бетонным полом выходит жестким. От боли темнеет в глазах. Методички рассыпаются колодой карт.
– Кривоногая!
– Убожество лесное!
Надо мной смеются и оскорбляют, а я думаю только об одном – как там моя подошва.
Оглянувшись, быстро осматриваю кроссовки и облегченно выдыхаю – кажется, пронесло.
