Зима наступила несмело. Мрачная, промозглая, без снега. Только серое небо, туманом упавшее на голую землю, и лёгкий мороз, щипающий лицо, напоминали, что уже декабрь. И ещё ветер, стонущий в почерневших деревьях, свистящий в ушах, вплетающийся в тишину. Мёртвую, оглушающую тишину утраты.
Молочные сумерки окутывали праздничный город, скрадывали цветные огни гирлянд, размывали силуэты людей, суетящихся в предновогодней эйфории. Наверное, не было никого, кто бы ни ломал голову над подарками для друзей, близких, семьи или для одного единственного кого-то. Кто бы ни наряжал пушистую ёлку: живую или искусственную; в кругу семьи или в одиночестве. Кто бы ни вдыхал чуть горьковатый запах мандаринов или ни пробовал только приготовленный оливье.
Хотя нет, такой человек был. Он ехал в джипе от набережной в центре, через весь город по пустынному ночному шоссе в самое непраздничное место. Молча и не мигая всматриваясь в серую ленту шоссе. Так же молча он вылез из машины и, включив сигнализацию, направился в сторону каменной ограды кладбища. Высокий мужчина в длинном чёрном пальто и с огромным букетом снежных орхидей.
Он шёл медленно, тяжело дыша и хромая. Мимо центральных ворот, вдоль серого бетонного забора по едва различимой тропке к неприметной калитке. Этим входом пользовались в основном местные. Всякий со своим горем. Как и он.
Каждый шаг стоил ему огромных усилий – холод разбередил давнюю рану, судорожной болью впиваясь в правое бедро. У калитки идти стало совсем невмоготу, но он не останавливался. Знал, что в противном случае не дойдёт. Не хватит сил. Не физических – душевных.
Он поморщился, одним движением сняв навесной замок, который никогда не запирался, и ступил на поросшую травой тропу. Он был атеистом до мозга костей и байки про души и загробный мир считал бредом чистой монеты. Но с некоторых пор убедился, что у него тоже имеется душа, сотканная из задорного смеха и бесчисленных «почему?», дающая силы жить. Не взирая на чувство вины, надламывающее каждый день с тех пор, как не стало её. Той, кому нёс на последнее свидание двадцать шесть орхидей. Ровно столько, сколько завтра ей исполнится…
«Исполнилось бы…», – вновь мысленно одёрнул он себя. Так и не привык, что больше не услышит её возмущенный голос. Не увидит её робкую улыбку. Не ощутит цветочный аромат её волос. Так много ещё чего он не сможет сделать, потому что она умерла. Глупо и нелепо, как всё в их жизнях. Если бы он только знал, что так случится, приковал бы к себе наручниками и ни за что не отпустил. Но он не знал. Не почувствовал опасность, дышащую ей в спину. Опасность, которой был он сам. Не захотел спасти её, хотя мог. Сто тысяч раз мог. Будь оно всё проклято!
Пальцы до онемения сжали стебли – несколько цветов сломалось, но он не заметил. Сердце замерло, а ноги стали чугунными. Из-за невысокой кованой ограды с чёрного мраморного памятника на него смотрели глаза единственно любимой женщины. Словно живая. Такой он запомнит её навсегда. Молодой, красивой и отчаянно несчастливой.
Пальцы обхватили холодный металл, но так и не смогли открыть калитку. Он вновь не нашёл сил, чтобы войти на могилу.
– Здравствуй… – шепнул он, положив на сырую землю цветы. Ветер растормошил огромный букет, подтолкнул ближе к ней, к её глянцевому отражению.
А он не произнёс больше ни слова. Лишь постоял немного, вслушиваясь в ночное безмолвие, и ушёл, тихо сказав: «Прости»…
