Алан О́кделл с безнадежной ненавистью смотрел со стен Кабитэ́лы на человека, ставшего проклятьем Талигойи. Франциск Олла́р, бастард незначительного марагонского герцога, в полном боевом облачении сдерживал коня невдалеке от городских ворот, в то время как его герольды, изощряясь в остроумии и витиеватости, предлагали Эрна́ни Рака́ну решить судьбу столицы и короны в рыцарском поединке.
Это было откровенным издевательством. Прозванный Бездомным Королем двадцатидевятилетний Франциск в поединке на копьях считался непобедимым, а Эрнани судьба наделила хилым телом. Даже в лучшие свои годы король не числился среди первых бойцов Талигойи, теперь же Эрнани было под пятьдесят, к тому же его суставы навсегда изувечила серая горячка. Оллар не мог не знать, что Ракан передвигается и то с трудом, но благородство и великодушие для ублюдка были пустым звуком. Бездомный Король как никто другой умел отыскивать у противника слабые места и бил по ним безо всякой жалости.
– Его величество Франциск Первый, – надрывались герольды, – вызывает брата своего и предшественника Эрнани и предлагает ему на выбор биться до смерти, или же до первой крови, или же турнирным оружием! Пусть мечи королей рассудят, кому властвовать над Родиной Вечности[2]! Если же Эрнани из рода Раканов не желает подвергать опасности свою драгоценную жизнь, Франциск Оллар готов сразиться за честь Талигойи с любым достойным рыцарем.
Окделл с силой сжал кулаки и уставился в землю, пытаясь сдержать бессмысленный и бесполезный порыв. Талигойское рыцарство славилось отвагой, но каждому человеку отмерен свой предел. Марагонский выскочка родился с копьем в руке, его еще никто ни разу не выбил из седла. Алан украдкой глянул на Эрнани, представляя, что тот испытывает, и король ответил быстрым благодарным взглядом. Государь жил Талигойей и для Талигойи, не щадя ради нее не только себя, но и единственного наследника. Эрнани мог отправить королеву и юного Эркюля в Агари́с под покровительство его святейшества, но счел это недостойным.
Поступок короля стал примером для всех Людей Чести[3], герцог Окделл не был исключением – его супруга разделила судьбу мужа и отечества. Алану хотелось верить, что Женевьев не раскаивается в своем выборе, – ведь война с Франциском оказалась совсем не такой, как думалось вначале.
Когда Бездомный Король перешел границу, в Кабитэле смеялись. Какой-то ублюдок называет себя властителем Талигойи? Бред! Окделл помнил, как потешались над марагонским отродьем прошлой весной. Сейчас в столице было не до шуток. Удачливость и воинский дар самого Оллара вкупе с отвагой и наглостью приставших к нему проходимцев, возжелавших того, на что они не имели никаких прав, оказались для Людей Чести полной неожиданностью. В глубине души Алан понимал, что городу не выстоять, тем паче простонародье начинало склоняться на сторону чужеземца, умело растравлявшего неприязнь крестьян и ремесленников к знати. Сегодняшний позор еще больше поднимет Франциска в глазах черни, а позора не избежать. Победить Бездомного Короля никому из рыцарей Эрнани было не под силу.
– Неужели в Кабитэле не найдется воина, не страшащегося преломить копье со своим королем? Его величество заранее прощает будущему противнику невольное покушение на свою особу и ждет его как равного. Рыцарь вызывает рыцаря!
Кабитэла молчала. Будь это турнир, когда бьешься во имя славы и очей возлюбленной, Франциск, без сомнения, нашел бы соперника, но принять на свои плечи честь Талигойи и тут же уронить ее в пыль? Это страшней смерти!
– Его величество Франциск Талигойский в последний раз взывает к мужеству и чести рыцарей брата своего Эрнани!
