Танцы на сломанных ногах

Баба Фима смотрела на зеркало и вздыхала. Один раз вздыхала с удовольствием, другой – нет. С удовольствием она вздыхала при взгляде на свое отражение, без удовольствия – когда смотрела на кривоватые ноги своего мужа Савелия, державшего зеркало. Зеркало было очень красивое, в литой чугунной оправе с вензелями, размером 6 на 7 метров. По семейной версии, когда-то оно украшало потолок одного из соборов Италии. В этот собор много десятилетий назад прекрасным знойным утром прибыла прабабка бабы Фимы Агафья.

Прабабка Агафья была интересная женщина, с норовом, с характером, с профилем, фигурой и деньгами. А какой у прабабки Агафьи был глаз! А нос, а бровь, а прядь! А как прабабка Агафья шла! Бровь подымет, нос задерет, прядь поправит и вперед. Ну, если надо, конечно, то и назад могла. В жизни такого увидеть определенно было нельзя, только если очень повезет, ну, или если туман. Иным везло. Вот, например, католическому священнику из Каталонии повезло. Он, как только ее увидел, сан бросил, сутану сдернул, воротник выкинул, не знаю, для чего разулся, сорвал зеркало с потолка и бросил его под ноги прабабке. Затем кинулся ей в ноги сам. Но любовная интрига закончилась плачевно, потому что не началась. К тому же подаренное священником зеркало его же и придавило. Потому что зеркало падало медленно, а священник бежал быстро. Надо сказать, что раньше священник был не священник, а атлет-тяжеловес. И работал он в бродячем цирке. Но работал плохо, тяжести поднимал не вдохновенно и был весь какой-то ленивый. Поэтому его из цирка выгнали. И он пошел в церковь. Сначала-то он просто названия перепутал, да и разобраться было мудрено, ну, уж потом прижился и стал священником.

Прабабка Агафья под зеркалом не увидала воздыхателя. Рассказывали, что искала до рассвета, до первых петухов. Нашла Вия, которого за ненадобностью прибила маленько и выбросила. Затем, гордо подняв свой профиль, прошла по зеркалу. И от любви ничего не осталось. Она потом говорила, что вроде что-то не то икнуло, не то щелкнуло. Но она решила, что это у нее в животе. И уж только когда зеркало приволокли в Россию и стали обтирать, удивляясь, почему сзади так грязно, прабабка Агафья догадалась, что, может, это и есть ее итальянская любовь. «Мурань какая-то», – сказала она. Она всегда говорила «мурань», когда ругалась. С тех пор итальянское стекло называют мурановским.

Зеркало с вензелями живет теперь в доме у бабы Фимы и отражает ее прекраснейшие стати. Иногда дед Савелий, желая сделать свое жене комплимент, а то и вовсе приятное, берет его в руки и норовит бабе Фиме ее отражение показать. Это бабе Фиме нравится, ей не нравятся кривоватые ноги деда Савелия, но с этим уже ничего не поделаешь.

Ехала баба Фима на мотоцикле и ворон считала. Когда сбивалась, то ругалась и назад возвращалась. Не любила она это дело, возвращаться чтоб. А что делать? Нельзя ведь так. Кругов иногда по 300 наверстывала. Хорошо, что у бабы Фимы головокружений нет, с наружностью порядок и обладает она здоровьем выраженным и семейным. Здоровье она ценила, любила и уважала. Строго всегда так спрашивает: «Здоровьице как? Не подводит?»

Сама баба Фима никого и никогда не подводила. Если только слабозрячих до аптеки или мимо, или если шатается кто. Последних шибко не любила. «Не пойму, – говорит, – шатун, что ль, какой?» – снайперскую винтовку цап – и в прицел. Смотрит, значит, определяет. Многих от шатанья вылечила. Кто пил – тот трезвым стал, кто бездельничал – на заработки в город подался и там, с опаской и осторожностью, по сторонам глядит: вдруг баба Фима мимо на мотоцикле едет или даже с винтовкой. Ну, а медведь, тот и подавно в нашу деревню не ходит. Лет этак с десяти. Бабы Фиминых, конечно.