Когда доктор объявил, что жить мне осталось не больше года, я на какое-то время утратил самый смысл бытия. Неожиданное осознание того, что смерть так близка, обесценило в моих глазах физическое существование во всех его проявлениях. Впервые за сорок лет передо мной со всей остротой встал базовый философский вопрос: «А зачем вообще люди живут? Не может же быть, чтобы просто так, просто чтобы в один день вдруг взять и умереть?» Чем больше я пытался найти вразумительный ответ, тем сильнее увязал в ощущении полнейшей бессмысленности человеческой жизни. Конечно, я был вынужден поддерживать эту самую жизнь: ел, работал, занимался домашними делами, гулял, – но делал это исключительно по инерции.
К счастью, моя экзистенциальная потерянность продолжалась недолго: я внезапно обнаружил новую цель существования. Произошло это благодаря одному курьезному происшествию.
В начале мая я пристрастился совершать ночные прогулки по бульвару. Стал выходить из дома после одиннадцати, когда наступала полная темнота и на улице прекращалась какофония людских голосов. Медленно шагал между рядами деревьев, которые уже пахли новой жизнью и были готовы вот-вот перейти «на летнюю форму одежды», как говорил мой отец, восхищавшийся армейскими порядками. Брел до скамьи, что стояла на пересечении с переулком и освещалась одиноким фонарем; на лавочке отдыхал и шагал дальше, вплоть до набережной Амура. Там вдоволь дышал свежим воздухом – благодаря водорослям река иногда даже пахла морем, – потом поворачивал обратно и уже без остановок шел до дома. Далеко за полночь ложился в постель и мертвым сном спал до позднего утра.
Однажды вечером я вышел на улицу, чтобы совершить привычный моцион. Я благополучно преодолел треть пути, как вдруг меня остановила группа молодых людей весьма подозрительного вида.
– Не подскажешь, как дойти до ближайшего банка, приятель? – вполне вежливо спросил один юнец, выходя вперед и преграждая мне дорогу.
– Нет, – пробурчал я и осторожно обошел парня, чтобы идти дальше. Затылком я ощутил, как группа безмолвно развернулась и пошла вслед за мной.
– Правда не знаешь? – услышал я вкрадчивый голос у себя за спиной. – А нам показалось, что ты как раз идешь в банк.
– Нет, – еще раз буркнул я через плечо, испытывая приступ легкой паники: не требовалось иметь богатое воображение, чтобы понять, для чего бродяги вроде этих останавливают одиноких прохожих.
Я продолжал медленно двигаться в сторону реки, совершенно не представляя, что же следует делать дальше. Сейчас каждый неверный шаг грозил обернуться против меня. Если я побегу, юные бандиты бросятся следом, повалят наземь и затопчут до смерти, приблизив и без того недалекий конец. Если буду сохранять видимость спокойствия и неторопливо шествовать по бульвару, то могу выиграть время, но потом ребятки все равно захотят развития ситуации, и результат окажется столь же плачевный, как и при попытке к бегству. Разумнее всего сейчас было придерживаться освещенной местности и не давать отморозкам увести себя в одну из глухих улочек: там они меня точно «замочат», без вариантов.
Прогулочным шагом мы добрались до фонаря возле моей скамейки, и я остановился: решил, что больше не сделаю ни единого шага – если подыхать, то хоть не в кромешной темноте какой-нибудь подворотни.
Медленно-медленно, чтобы резким движением не спровоцировать преследователей на необдуманные поступки, я повернулся к ним лицом и неожиданно для самого себя громко сказал по-английски:
– So, what d’you want, little scoundrels?1
– Не понял, – озадаченно проговорил предводитель банды. – Американец, что ли?
– Васян, не гони! – хохотнул один из группы. – Какой, на фиг, американец? Он же только что по-русски базарил.
