День не задался с самого начала – я встал на два часа позже, чем запланировал с вечера, и к тому времени жара на улице стояла просто дикая. Говорят, что такой жары в июне не было уже лет тридцать, в 10 часов утра асфальт напоминал смоляное болото.
Я подумал было о трамвае, но, наученный вчерашним горьким опытом, – чёртовы водопроводчики отключили горячую воду и плотный запах потных человеческих тел вызывал острое желание ворваться в кабину водителя и заорать в микрофон: «Следующая остановка «Баня», желающие могут помыться там, остальным пристегнуть ремни, обещаю мягкую посадку в аэропорту города Ялта», ну или ещё какую-нибудь глупость в этом роде, единственно чтобы успокоить рвущийся наружу желудок – поморщился, и решил отшагать до своей конторы пару километров пешком, благо, что половина пути шла через парк. Вообще-то глупость совершенная – в воскресенье тащиться на работу, где опять ждут очереди трассирующих взглядов вахтеров, которые считают (и не без основания), что по выходным работают только законченные идиоты; раскалённый от солнца прокуренный кабинет и два десятка ненаписанных писем, которые, по-моему, просто мечтают остаться ненаписанными – заготовки, сидящие в чреве компьютера, свободолюбивы и больше всего не хотят оказаться в темноте плотных конвертов, которые, дойдя по назначению, отправляются в кабинетные урны, так и не дав свободы столь долго выстраданным словам.
Дурное предчувствие, которое не оставляло меня ещё с того момента, когда я почувствовал, как раскалённые утренние лучи взбесившегося светила устраивают победный салют в моих зрачках прямо сквозь оконное стекло, двойные шторы и прикрытые веки, сбылось на входе в парк «Зелёная роща». Толстяк, шедший мне навстречу, никак не мог быть тем человеком, чью физическую копию я явственно видел. Его фигуру я заметил метров за пятьдесят и даже с такого расстояния увидел характерный кривой нос, покосившуюся дужку очков, которые делали и без того крупные карие глаза невообразимо огромными, и, конечно же, пропитанные потом светлую рубашку и кепку – что не удивительно для человека такой комплекции. Кумир прошлых лет, теперь почти стёртый давлением воли на участки головного мозга, отвечавшие за память; человек, имевший для меня авторитет больший, чем все профессора и академики мира, каким-то непостижимым образом объединившие свои академические умы, самый скандально известный преподаватель, который был выставлен ещё несколько лет назад из всех научных кругов и успевший до своего исчезновения несколько раз круто повернуть течение моей жизни, устроив крутые американские горки на ровных дорогах судеб не одного десятка моих знакомых и друзей, приближался ко мне вот так вот запросто, будто бы и не было тех трех лет, которые были потрачены на то, чтобы прятать его от неожиданно единодушных в истребительном союзе Властей и Мафии, которые решили избавиться от этого человека любым доступным способом.
СТОП! Это не может быть ОН! В памяти проплыло: два тайно переданных письма из Турции, через полгода – письмо из Бостона, затем скорбное послание от Ирины Андреевны с цветными американскими фотографиями скромных эмигрантских похорон и каменная плита с датами через черточку, в которых уже никто ничего не в силах изменить.
Я резко мотнул головой из стороны в сторону, но видение не исчезло, медленно (ОН ТАК НЕ ХОДИЛ!) приближаясь. ОН ВСЁ РАВНО БЫЛ ПОДЛЕЦ, ОН КАЛЕЧИЛ ЧУЖИЕ СУДЬБЫ, Я НЕ ПЛАКАЛ, КОГДА ОН УМЕР. Начавшаяся было дрожь постепенно утихла, когда, оторвавшись от лица, я заметил холщовую сумку с позвякивавшими в ней бутылками и полупустой взгляд, характерный для бомжа, отправившегося на утренний сбор стеклопосуды. ЭТО НЕ ОН. Я неожиданно заметил, что стою и пристально разглядываю этого БОМЖА, а он в ответ, замедлив движение, смотрит на меня безумно-вопросительно. ЧЁРТ!
