Только мысль о необходимости сохранить собственное достоинство заставляет меня идти по коридору спокойно. Она и желание успокоиться прежде, чем я увижу своенравного поганца.
И всё же очевидно, что моё лицо, моя аура и резкие движения выдают настоящие эмоции. Я в бешенстве.
Из страха получить проклятие за чужой проступок все встреченные слуги падают на одно колено, склоняя головы и молясь, чтоб я их не увидела. Но разве можно не заметить человека в узком, наполненном светом коридоре родового замка? Да я замечу замену одного камня в самом темном углу, что уж говорить о мешающихся под ногами людишках.
Позади меня по коридору идут гвардейцы короля. Можно подумать, эти закованные в железо обрюзгшие рыцарьки способны защитить меня при необходимости. Но если его величеству так спокойнее, то пусть эти несчастные потеют и проклинают судьбу, таскаясь за мной в доспехах. Мне нравится их мучать. После окончания войны трех Слияний им всё равно не нашлось иного применения…
Я прохожу сквозь дверь и сразу накладываю на неё магическую печать, чтобы нам не мешали. Гвардейцы недовольно бряцают своей железной шкуркой, но зайти сюда они не смогут, пока я не разрешу.
Чейз сидит, развалившись на стуле. Темно-синяя рубашка выбилась из штанов, серебряные волосы сальными прядями свисают на красивое лицо. В его руках золотой кубок с вином, итанийским судя по смраду в комнате.
Я зла настолько, что готова придушить его прямо сейчас. Но выдерживаю голос ровным, сухим:
– Ты не пришёл.
– И больше не приду, – его интонации плывут. Уверенность тона смазывается ватностью языка, взгляд не фокусируется.
Животное…
Мои шаги отмечаются стуком каблуков по каменному полу. В попытке затащить Чейза к себе велела убрать из комнаты все ковры и гобелены. Не хочет греть меня ночью, пусть мёрзнет сам.
Касаюсь его головы, веду длинные пальцы ото лба назад, путаясь в нечесаных несколько дней волосах. Чейз морщится. То ли от того, что я болезненно сжимаю пряди в кулак на затылке, то ли от того, что опьянения больше нет и ему снова придётся заливаться этим дешёвым пойлом.
– Не придёшь? – мягко мурлыкаю, склонившись к уху и резко дёргаю его голову назад: – А не много ли ты себе позволяешь, паршивец? – выпрямляюсь, заглядывая в темно-фиолетовые, почти чёрные глаза. – У нас договор…
– Засунь его себе!..
Чейз дергается, пытается встать, но я всё ещё держу его волосы. Подбираю юбки и сажусь на него верхом. Несколько капель гранатовой жижи разливается на моё синее парчовое платье. Одна медленно ползёт вдоль золотой нити, которой вышит узор на корсете.
– Если бы это было также приятно… – мурлыкаю, хотя гнев внутри не отступает.
Аккуратно провожу ногтем, вспарывая рубашку сапфирового цвета. Ткань расходится ровной полосой, обнажая рельефную грудь. Светлая кожа оплетена паутинками шрамов. Возможно, продлись война дольше, он стал бы генералом или героем Франкая посмертно…
– Каких Проклятых тебе вдруг стало мало?
– Надоело…
– Надоело?! – моя ладонь скользит от его живота вверх, замирает чуть правее грудины. – Надоело жить в самом древнем замке мира? – его сердце бьётся неровно, но это от злобы, а не от возбуждения. – Надоело носить дорогие ткани и искусно выделанные кожи и меха? – одним пальцем веду вдоль шрама, что так удачно доходит почти до соска, но останавливаюсь в дюйме от него. – Надоело есть самую изысканную еду и пить самые вкусные вина?
Касаюсь края кубка, по-прежнему находящегося в руках Чейза. Над жижей, которую кто-то додумался называть вином, тут же начинает виться густой зелёный туман.
– Ты надоела! – рычит мой обнаглевший любовник, с досадой наблюдая, как его пойло становится водой.
Скотина!
Натягиваю его волосы так, что запрокинутая за спинку стула голова хрустит позвонками шеи. Он может быть сильнее дюжины медведей, но, если я захочу, движения моего мизинца хватит, чтобы раскрошить каждую косточку в его прекрасном теле.
