Иоанн Васильевич, вступая на российский престол подростком, обещал избавить государство от «раздоров, татей и разбойников». И вот на патриархально-тихой Руси грянул теперь разбой государственный. Земля содрогнулась от криков истязуемых, густо залилась безвинной кровью – и все это без смысла, без оправдания.
И люди окаменели от горя, привыкли к истязаниям, к неправде. Но то, что произошло в лето от Рождества Христова 1569-е, заставило не только ужаснуться, но и вспомнить о человеческом достоинстве. Главным дознавателем стал сам Иоанн Грозный.
Государю Иоанну Васильевичу всегда было тяжело, а с некоторых пор и вовсе сделалось невыносимо. Попущением Божьим стали ему голоса бесовские по ночам слышаться.
Едва он смеживал очи, как откуда-то из дальнего угла явственно неслось:
– Очнись, блядин сын! Ты-де вовсе не государь, а антихрист сущий. Яко козел скачешь, вот и накудесил много. Собачий кал, близок день, когда тебя, Ирод мерзкий, перепластают!
Иоанн Васильевич дико вскрикивал и пробуждался.
Звал он стражу. Те обыскивали опочивальню, в каминах сажей до пят мазались, под широченной кроватью пыль кафтанами собирали, но злодеев не обнаруживали.
А тут, словно из могильных холмов вылезая, покойники самолично стали в опочивальню являться. Первым пожаловал князь Александр Борисович Шуйский. Опираясь изъеденной червями рукой на шахматный столик, печально качал головой и выкатывал покрытые плесенью зенки:
– За что сгубил моего Петрушу?
Он лез за пазуху и доставал окровавленную голову сына, швырял ее государю:
– Будь ты во веки веков проклят!
Потом стали являться и другие злодеи, Грозным умерщвленные: князь Ванька Кашин, князь Дмитрий Шевырев, князья Дмитрий Немой и Куракин Иван, двое Ховриных и разные прочие.
Все они были вида отвратного: безносые, с темными глазницами, выкрикивающие угрозы и обиды.
Митрополит Московский Макарий наставлял:
– Это тебя, государь, зело жестоко бес мучит! Нам, православие блюдущим, во всяко время покаяние искати потребно. Кознование нечистого расточай молитвами усердными. Каждодневно твори молитву запретительную Василия Великого. А теперь давай хоромы твои освящу…
Митрополит кропил святой водой, воскурял ладан, усердно обращался к Всевышнему с чинопоследованием об освобождении хором от духов злых.
Но облегчения не последовало.
И все больше прилеплялся Иоанн Васильевич к пьянству беспробудному и блуду поганому.
Тут как раз подоспели события, о которых рассказать хотим.
На 25 июля государь назначил потеху замечательную – казнь трех сотен человек. Малюта Скуратов, угадывавший желания своего повелителя, поспешил открыть грандиозный «заговор», во главе которого якобы стоял архиепископ Пимен. Заговора, понятно, не было, а обреченные на лютую смерть несчастные ни в чем не провинились.
Еще накануне, взгромоздившись на седло, Иоанн Васильевич объезжал Красную площадь. Сюда стащили целые штабеля досок, бревен, несколько больших котлов, груду крюков и цепей. Триста обреченных ждали своего жуткого конца – подобного избиения Москва еще не видела.
Государь отдал несколько важных и толковых распоряжений по устройству виселиц и других сосудов смертных, а затем, устало зевнув, произнес:
– А не пора ли нам откушать?
Он задумчивым взором обвел приближенных, и взгляд его остановился на виночерпии Корягине:
– Князь, нашей братией не погребуешь, накормишь? Хозяйку твою помню, собой красна. А по хозяйству расторопная?
С полгода назад государь оказал великую милость. Когда виночерпий играл свадьбу с первейшей красавицей в Москве сиротинушкой княжной Натальей Прозоровской, Иоанн Васильевич стал ее посаженым отцом.
