До закрытия ресторана оставалось менее часа. Это было то время, когда музыка гремела почти на полную мощность, а все посетители становились если не друзьями, то приятелями. Свет в зале был «приглушенным», а пятачок для танцев тонул в лучах разноцветных сполохов. В этом полумраке и веселье ни кто не обратил внимания на девушку, которая нерешительной походкой прошла мимо барной стойки и охранника, направляясь в кабинет директора. Она без стука открыла дверь и вошла в освещенную комнату. Хозяин кабинета с удивлением смотрел на это «явление народу». Жанна, его лучшая официантка со следами слез на лице и в плаще, под которым был жилет от униформы, надетый прямо на голое тело, и некогда белый передник, а теперь его мятое подобие, державший юбку, прислонилась к стене:
– Не ждали? Вы сильно удивлены? – спросила она негромко, обращаясь к директору, но глядя на администратора. – Продала меня за тридцать серебряников, а теперь изображаешь из себя саму невинность?
– Жанна, объясни мне, что произошло? Присядь.
– Вика Вам, думаю, сама все расскажет. Она знает гораздо больше меня. Это результат ее постановки. У Вас есть выбор, и либо самому позвонить в милицию, либо, прямо сейчас, уволить меня с завтрашнего числа, рассчитав полностью. Выбирайте, я могу подождать минут пять. Вещи свои я забрала, а вот с формой беда. Нет больше формы. Это все что от нее осталось, – сказала она, распахивая плащ.
– Жанна не волнуйся, присядь, я сейчас все сделаю, – говорил директор, открывая сейф и уже догадавшись, что могло произойти. – Мне не нужны проблемы и плохая репутация, но и так оставлять этого нельзя. Кто это сделал с тобой? Может все же нам позвонить в милицию? В любом случае, я сделаю все, как ты захочешь. И с Викой разберусь, будь уверена.
– Что я сделала плохого? – подала голос Вика. – Он же тебе нравился, я видела. Откуда я знала, что он придурок?
– Я должна прыгать в кровать с каждым, кто мне нравится? А ты решила мне в этом помочь? Ответь мне на один вопрос: за что? – спросила она, чуть сдерживая слезы обиды. – Я проработала с тобой четыре года. У нас никогда не было конфликтов, а моменты для этого были ни раз. Когда я дала тебе повод к такому роду выводам? Чем же я заслужила такую немилость? В течение этого года, я шесть раз писала заявление, а Вы, Аркадий Степанович, просили меня подождать. Я ждала, а вот Вика устала. Она так боялась потерять свое место, на которое я даже не собиралась претендовать, что продала меня как вещь, разыграв спектакль. Кому я должна сказать: спасибо? Теперь живи, подруга, и бойся. Зло и подлость должны быть наказаны.
– Жанна, прости меня ради Бога. Я разберусь, я тебе обещаю, – говорил директор, через пару минут, поднимаясь из-за стола и подходя к ней. – Возьми документы и конверт. Может, все же позвоним?
– И что Вы скажете? Что оказываете некоторые услуги, а на этот раз вышло простое недоразумение. Как вы объясните все это? Прощайте, – сказала она, выходя из кабинета, на ходу засовывая конверт и документы в сумку, слыша звон разбитого стекла, который доносился из зала. Застегнув пуговицы плаща, она вышла на улицу. Мелкие капли холодного осеннего дождя падали на лицо, голову, за ворот плаща, но она не обращала внимания на эти неудобства. Она не ощущала того, что стоит в мелкой луже, и легкие тканевые мокасины уже промокли. Подняв голову к небу, которое покрыли тяжелые тучи, закрыв собою все звезды, она тихо произнесла: – «Вот и небеса плачут вместе со мной, роняя слезы, оставляя лужи. Дождь смоет все следы. Не плачьте, небеса, и не грустите. Это просто осень. Осень в моем сердце». Сказав это, она почувствовала острое желание поскорее попасть домой. Жанна остановила такси и назвала адрес.
