Маленький пролог
– Нездешний, – сказал Серегин. – Вон, белесый какой…
«Белесый» относилось не к волосам трупа – к коже. Волос почти не было – реденький венчик вокруг купола лысины. Цвет жалких остатков шевелюры определить было трудно – залиты кровью. И на теле, и вокруг крови хватает… Почерневшей.
Но что нездешний – это точно. Под астраханским жарким солнышком даже к маю месяцу такой цвет кожи не сохранишь.
– Ну и чем его? – уныло спросил Зорич. Сейчас окажется, что это самая поганая бытовуха, что приехавший с севера родственник попал по пьяни под какой-нибудь сельхозагрегат, а незадачливый убийца, небось, спит сейчас здоровым алкогольным сном – и бродящие по поселку слухи к вечеру обязательно доползут до участкового, который и получит явку с повинной в обмен на возможность похмелиться… И на хрена они тащились семьдесят верст раскаленной степью с Верхнего Баскунчака?
– Ничем, – сказал доктор Серегин. – По-моему, это падение. Падение с высоты…
Он виновато улыбнулся, сам понимая, что сказал глупость. Падать тут было решительно не с чего – гладкая, как стол, степь. Лишь километрах в трех торчали паучьи лапы высоковольтки.
Серегин не стал настаивать на нелепом предположении, отделавшись затертой до прорех фразой:
– Вскрытие покажет… Но и без вскрытия скажу – все было здесь, ниоткуда его не тащили…
Вот так казус… Ни сельскохозяйственная, ни иная способная так разделать человека техника сюда подъехать не могла – следов никаких… Подъехать… А подлететь? Все же падение? Ага. Решил гость местного босса осмотреть с воздусей, как поля колосятся… И выпал со свистом из люка. А пилот не заметил, дальше полетел. Бред. С тем же успехом пассажир из рейсовика мог в унитазное отверстие выпасть… Да вроде те отверстия за борт не открываются. И пассажиры (как и гости местных боссов) на воздусях не парят в драных майках, вытянутых на коленях трениках и в шлепанцах на босу ногу… Вернее – в одном шлепанце. Вот и ключ к разгадке – на борту какого воздушного судна парный шлепанец завалялся – оттуда и сиганул этот парашютист-склеротик. Там же и парашют забытый валяется…
– Ну, что? Займемся писаниной? – сказал Зорич. – Чует мое сердце – «висяк» классический… А при «висяке», известное дело, лишних бумажек не бывает…
Как в воду глядел. Вскрытие подтвердило правоту Серегина – но разгадке отнюдь не способствовало. Неопознанный труп не пойми откуда свалившегося человека в одном шлепанце пролежал восемь месяцев в холодильнике морга – и был захоронен под табличкой с номером.
А в нескольких тысячах километров к северо-западу этот человек еще числился живым. Но – пропавшим без вести. Впрочем, на вокзалах, в опорных пунктах и отделах милиции Астраханской области не расклеивали объявления на розыск Василецкого Сергея Сергеевича, 1936 г.р., вышедшего из дома в далеком Санкт-Петербурге – и не вернувшегося.
К тому же в объявлении была одна ошибка.
Из дома Василецкий не выходил.
1
Увидев впервые эту штуку, Славик расхохотался. Смех вызвала, собственно, не она, а согнувшийся под ее тяжестью Зигхаль. Вид у него был, действительно, на редкость комичный: за спиной рюкзак, в длинных, обезьяньих руках две кошелки; а на шее было надето оно – металлический предмет пятиугольной формы и непонятного назначения.
Штуковина была довольно большая (свисая с загривка владельца, она нижним краем била его при каждом шаге по голеням) и, судя по всему, весьма тяжелая – лицо и шея сгорбившегося Зигхаля приобрели багрово-красный оттенок, он пошатывался и даже постанывал от натуги. Впрочем, этот индивид здоровым цветом лица и твердостью походки никогда не отличался.
Славику он напомнил давние, полузабытые картинки из совсем другой жизни – политические карикатуры в «Правде» и в «Крокодиле». Лет пятнадцать назад именно так изображали на них измученный тяготами жизни западный трудовой люд: изможденное лицо, рваная одежда и на шее похожий хомут, украшенный надписями «ПЛАТА ЗА МЕДИЦИНСКУЮ ПОМОЩЬ», «НАЛОГИ», «ПЛАТА ЗА ЖИЛЬЕ», «ПЛАТА ЗА ОБРАЗОВАНИЕ». А сзади обычно шествовал буржуй в цилиндре, с сигарой в зубах, не отягощенный ничем, кроме необъятного брюха. Иногда надрывающийся пролетарий был чернокожим – тогда хомут символизировал долги развивающихся стран, почему-то не пожелавших встать на путь строительства социализма; паразит-эксплуататор в таком случае щеголял в шортах и пробковом колониальном шлеме…
