вот уже, катя, пошёл лесом, пятый – считай: не срок —
ёбанный стыд – оказалось: совсем не пророк —
оказалось: что стыд [не виден] писать стихи
больше ни слова, Катя, и ни с какой строки
вот уже, катя, ни слов, ни концов, ни хрена
выйдешь в тагильский воздух – читай: полна
как снигири отглагольная в дур страна
был бы туренко да вышел —
теперь слюна
вот уже сложен в три четверти мой анекдот
поговоришь – погоришь как мутант и урод
всё что останется в памяти женское ИТК
лишь стрекоза умеет сказать пока
правильно – видишь как птица с женским лицом
клюёт мал-помалу тень
всё что сгорает до речи
моя мигрень
вот уже, катя, в пизду вылетает вдох
[идёт в киоск за слюнявчиком бывший пророк]
есть вариант письма что утерян шифр
[шрифт monotype corsiv или бетина скрипт]
то что доступно в пепле – кровь и вода
и говоришь, как лапоть – чтоб не сказать лепота
есть варианты молчания – например
проговориться чтоб умолчать вдвойне
птицы летают юзом чтоб избежать судьбы
в общем любое письмо – разбивает лбы
и изо лба вылезает страшненький человек
гладь же по шерсти его как недолгий век
можно растить свой сад что сгорит как транс
что пиздоболить будто болит как недобрый Хармс
вот и еще один вариант: говори, говори
горловым пальчиком перебирай шрифты
спрячем письмо, завернём в немоту, как свет —
только лишь тень понимает, что собеседника нет.
только форель выгорает до февраля
все ли элегии успели покой раскатать
жарит и жарит бабулька рыбный пирог
наступает февраль особенный для недотрог
вот [веришь?] не помню есть ли в Тагилах трамвай
жарит бабульку рыбный пирог – давай
договоримся что ездит такой кривой
по вашей вокзальной каменной и мостовой
только февраль догорает как будто форель
бабулька с поджаренной корочкой поскорей
пытается выйти [в смысле залезть под смерть]
одноного и скучно наверное там [ну почти как здесь]
что-то лепечет старуха своей жеребячьей губой
жарит и шарит в рыбёшке над головой
и как форель понимает что нет ни добра и зла
от пирога остаётся укроп и зола
только стоим с двух сторон уральских и до седин
чуем что время в трамвае трещит словно рыбный дым
жарит и жарит бабулька рыбный пирог
радостная [как трамваи] что вышел дух и неплох
разве что только больнейший придурок писать
помнит ещё ручную способность и можно заплакать
слёзы собрать как росы и надо жить
если случилось ждать – благодать и жалко
больного меня и тебя – под которой тьмы
как аниме сбываются и жасмины
все состоят [и стоят] из воды [средь воды]
спросишь у Лены, но и она не ответит
разве что только больная [сиречь своя]
ластится как грудная простая малость —
мы остаёмся одни в середине себя
чувствуя что и Урала уже не осталось
разве что так придурошна наша речь
что непонятно кому зацветают жасмины
спросишь у Лены или других Елен
тронутой речью [той что другие забыли]
только вода [спросоня свернувшись в кровь]
не разберётся в гомерах-гомершах местных
и наслепую плачет по нам втройне
[что и больным и придурошным чем-то лестно]
Войным-война здесь, Катя, непогода
по воздуху вползает запах йода
по тростнику китайскому – порода
решает всё за нас, как за удода
(о!) этот запах кухонный, пернатый,
что отстаёт от до-стихов – как даты
скажи ещё кому-то: «запах йода…» —
и морщится [в нутро своё] природа.
О, этот воздух (йэ!) катеринбургский:
волной идут кретины на этрусков —
во их главе Улисс [почти] маячит —
он наблатыканый ХИММАШ переиначит.
Здесь, на резиновых деревьях, спят наречья —
как дым до дыр самим себе переча,
И запах спирта вьёт в песочницах гнездо,
растягивая жизнь до самой ДО.
Храни, мой дым [почти что папиросный],
