Все не то…
И ненужные строки,
И усталый, задумчивый взгляд.
И надежды последние крохи
Затеряются… Кто виноват?
Одиноко, увы, одиночество,
А вокруг – никого, не зови.
А порой безнадежно так хочется
Светлой музыки, дружбы, любви…
А порой безнадежно так хочется…
Безнадежно, но кто виноват?
Одинокое одиночество
И усталый, насмешливый взгляд.
…Шел первый апрельский дождь. Его холодные капли жестко и часто барабанили по карнизу. Я стоял на балконе и вдыхал тот первый неповторимый аромат весны и свежести, аромат пробуждающийся от долгой спячки жизни и улыбался. Сотни маленьких водяных вампирчиков ежесекундно впивались в мое тело, сосредоточенно расплескиваясь маленькими лужицами на коже. В этом дожде было что-то очищающее, казалось, что он смывал следы каких-то давних ошибок и грязи, готовя город к чему-то новому и необычному. Дождь, как вселенский дворник, наводил порядок на планете.
Я вернулся в комнату. В доме было тепло. И грустно. Бывает такое чувство, когда знаешь, что все это что тебя окружает, то, что тебе дорого, скоро исчезнет. Понимаешь, что ничего не в силах изменить, что за тебя уже где-то там решили и тебе остается лишь переступить черту и все. Возврата назад не будет. И вот, пока ты на черте, у тебя есть иллюзия, что ты в силах, что- либо изменить. Шаг туда или обратно. У летчиков это называется, кажется, точкой невозвращения, когда топлива хватит либо вернуться, либо лететь дальше. И вот тогда пилоту нужно делать выбор. Свой я уже сделал. Пора.
Я подготовил все заранее. Записку (трюизм, но ведь как-то нужно сказать миру ПОЧЕМУ), лезвие и фотографию.
Я вошел в ванную комнату и плотно прикрыл дверь. В ванне было полно горячей воды. Капельки конденсата лениво ползли по полотну зеркала и затем стремительно обречено падали вниз на серый кафель пола.
Не раздеваясь, я так и плюхнулся в воду в одежде. Горячая влажная утроба ванной жадно притянула меня к себе и обняла, как сына. На душе сразу стало как- то спокойно.
Перед глазами стояла ее фотография. Длинные волосы нежно овивали тонкую и хрупкую шею и водопадом спадали на плечи. Ее большие глаза смотрели на меня укоряюще.
Помню, когда мы учились в Азиатско-Тихоокенской школе, у нас была пословица: "Мы встретимся, обязательно встретимся если не в этой жизни, то в следующей". Я подмигнул ей и сказал: – "Солныш, так надо. Если я не могу быть счастлив в этой жизни с тобою, то может в следующей мне повезет больше"…
Под водой я поднес лезвие к запястью руки. Улыбнулся и подумал: нда, все как в дешевой мыльной опере. Есть несчастная любовь, горемыка-герой и лезвие бритвы. Только вот горемыкой оказался я.
Венец творения российской брадобрейной промышленности – лезвие "Спутник"– полоснуло по запястью и отошло в сторону, потянув за собой маленький пульсирующий шлейф пурпура. Больно не было. Я переложил лезвие в другую руку и вновь опустил его на запястье.
Я свел руки вместе и на мгновение ужаснулся тому, что наделал. Кровь мощными толчками разливалась по воде, клубясь и изворачиваясь толстыми змейками. Постепенно вода в ванной стала приобретать красноватый цвет. Подумалось, вдруг, если в человеческом теле пять литров крови, то через сколько минут она у меня закончится. Хотелось спать. Я закрыл глаза.
Господи, прости меня, прости и пойми. Я ее люблю, люблю, люблю…
Прости и ты, Солнышка, за то, что я не смог тебя удержать, за мою всепоглощающую любовь, за то, что я когда-то сделал тебе больно, был к тебе невнимателен… Прости, что так редко дарил тебе цветы и обижался на тебя, прости. Прости за дважды испорченое 8 марта.
Прости и ты мама, что я был к тебе несправедлив порой. Прости, что не суждено тебе увидеть мою жену и баюкать внуков. Прости и поверь. Так нужно.
