На протяжении долгих лет я часто общался с г-ном Керенским. Не знаю другого политика, с которым история обошлась бы так сурово. Молодой тридцатилетний адвокат безо всякого административного опыта, посвящавший себя до тех пор одной из опаснейших и благороднейших целей – я имею в виду защиту политических преступников, – был внезапно подхвачен революционной волной, которая вознесла его на вершину власти. Это было бы невозможно, если бы он в минуту кардинального по значению кризиса лучше других не увидел и не решился вступить на единственный, по крайней мере на тот момент, путь к сплочению противоборствующих сторон ради национальных интересов. В тот день, когда государственные дела перешли в руки Временного комитета, состоявшего из членов Думы, – царизм уже рухнул, не оставалось другой альтернативы, кроме диктатуры бунта, – в самой Думе образовался другой конкурентный центр власти, так называемый Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов. Только Керенскому, как депутату Думы и заместителю председателя Совета, запретившего всем своим членам входить в новое правительство, удалось заставить прислушаться к себе оба лагеря. Решив не обращать внимания на запрет, он отважно объявил об этом Совету, встреченный полными энтузиазма аплодисментами. В дальнейшем, когда Совет занял непозволительную позицию, постоянно критикуя действия правительства и не беря на себя никакой ответственности, Керенский, посвятив долгую ночь патриотическим речам, сумел убедить большинство руководителей Совета принять участие в работе правительства.
Завоевания революции он защищал еще отважней. Керенский был крайне левым, единственным в кабинете социалистом, когда все опасались левых и ждали от него политики революционного реванша, которая возведет его еще выше. Он сделал совершенно обратное, отменив смертную казнь с искренней верой вечного борца против системы власти, основанной на деспотизме и угнетении. Говорят – насколько справедливо, не знаю, – будто император, прекрасно понимая, что такое решение отводит угрозу от него самого, первой потенциальной жертвы революции, со свойственной ему прямотой объявил отмену смертной казни большой ошибкой, предпочитая не думать о собственном спасении.
Неожиданная для самого русского народа революционная волна вынудила министра юстиции Керенского, обязанного охранять свергнутого монарха с семьей, поместить их во дворец, держа в такой изоляции, что туда неохотно пускали даже великих князей. Неудивительно, что близкие к императрице фрейлины Вырубова и Ден жаловались, что им разрешается заходить только на галерею. Керенский знал, что народ, которому он обязан властью, ждет от него решительности и жестокости. Однако со слов верного императору обер-гофмаршала двора графа Павла Бенкендорфа нам известно о красноречивом факте: в ходе единственной беседы с императором Керенский полностью завоевал доверие Николая II, который потом заметил: «Он любит Россию, мне надо было раньше с ним познакомиться, пошло бы на пользу». Хотя толпа требовала жертв, хотя Керенский сам создал следственную комиссию для разбирательства во всех действиях прежней власти, тем самым развязав революцию, следствие по личным делам императора и императрицы он оставил за собой. Но в момент коллективной истерии, когда народ узнал все известное ныне о правлении царя и царицы, судьба их была предопределена.
Многие мои друзья в русской армии уже тогда советовали: «Пусть сэр Джордж Бьюкенен[1] как можно скорее добьется отправки императорской фамилии в Англию». Помню, как я повторял это самому сэру Джорджу. Он согласился, принялся энергично действовать, говоря: «Я не успокоюсь, пока они не покинут Россию». Когда из Англии пришло долгожданное предложение предоставить убежище царской семье, министр юстиции Керенский, не раз передававший императорской фамилии весточки от царственных кузенов, незамедлительно сообщил и об этом, попросив семейство готовиться. Как ни странно, императрица и в тот момент, и в дальнейшем не одобряла подобного плана, однако вместе с императором приняла предложение. Они начали собираться в дорогу. Было даже получено от германских властей обещание не препятствовать проезду. Но до Мурманска императорскую фамилию надо было довезти из Петрограда по железным дорогам, находившимся в руках местных революционных властей. Тем временем из Англии пришла вторая телеграмма, отменившая приглашение. Об этом рассказывает мисс Мериэл Бьюкенен в своей книге «Гибель империи». Сэр Джордж, по свидетельству Керенского, зачитал ее Временному правительству со слезами на глазах. Она не публиковалась по веским причинам; в любом случае сэру Джорджу Бьюкенену не позволили привести документ в мемуарах. Поэтому объяснения, которые дал в своих собственных мемуарах г-н Ллойд Джордж
