Гордость, грусть и похмелье
Молодая ночь разносила тяжелые басы саббуфера. Частный двор был заполнен ватагой пьяной молодежи. Она сновала по участку от сельской уборной до террасы, кто-то изображал подобие танца в палисаде, куда вывели через окно музыкальный центр. Множество фигур подмигивали «глазками» сигаретных огней, поднимая в тёмное небо клубы терпкого дыма. Они громко переговаривались, тщетно пытаясь перекричать колонки. Фонарный столб через дорогу слабо освещал это бесчинство. Стояла ранняя осень, и в ночное время на свежем воздухе было уже прохладно, но компания была серьёзно разогрета, да так, что вылакала все запасы спиртного.
– Последняя! – прокричал белобрысый старшеклассник, Тимофей Шаламов, протягивая полуторалитровую бутылку мутной жидкости старшему брату. Тот выпучил залитые глаза, не поверив своим ушам. Они стояли в террасе, сквозь которую туда-сюда протекали гости. Он передал тару тому из них, что направлялся в дом, и прокричал в открытые двери:
– Стасян! Стасяяяяян!
Из хаотичной толпы проклюнулась худощавая физиономия хмельного брюнета, Станислава Шевчука, юноши восемнадцати лет, с модельной стрижкой и выразительными чертами лица.
– Яволь!
– Бяда! – заявил Шаламов старший, – обеспечение подводит. Последний снаряд на изготовке. Где бы нам запасы пополнить?
Шевчук окинул взглядом братьев, скрежеща проспиртованными извилинами, и загадочно изрёк:
– Есть место, но там подход требуется… творческий.
– Ну, так помчали! Ты же у нас по творчеству.
– Впрягай коня! – ответил Шевчук. – Я сейчас.
Тимофей, подсвечивая фонариком, помог брату выгнать из сарая на заднем дворе старенький байк. Они выкатили его за ворота и принялись насиловать лапку кикстартера. Двигатель не запускался. В свете уличного фонаря появился Шевчук с шестистрункой в руках.
– А это зачем? – кивнул Шаламов-старший на инструмент.
– Я ж говорю, творческий подход.
– Ладно, – махнул тот, – с толкача заведём. Садись.
Они со Стасом уселись на мотоцикл, и Тимофей пихнул их в темноту пригорка, под которым они, набрав нужную скорость, запустили двигатель и поехали вдоль железно-дорожного полотна.
Спустя полчаса, они прибыли к частному дому мирно спавшего пригородного квартала. Андрей заглушил байк и закурил, а Шевчук принялся безуспешно стучать в окна и высокую калитку.
– Ну и что? Облом?
– Я ж говорю, – напомнил Шевчук, – творческий подход.
На этих словах он вскинул захваченную шестиструнку и, грянув боем, запел:
Мрачные тучи, унылые лица,
Ночь, как ночь, почему-то не спится.
Напрасно, мы попили пивка.
Шаламов аж поперхнулся дымом от такого поворота дел. Глубокая ночь, частный сектор провинциального городка, а пьяный парень под окнами горланит песню, будто влюблённый трубадур серенаду.
Выхожу на балкон, от духоты передышка,
Надо закурить или в руки взять книжку,
Я знаю, что опять не заснуть.
Собаки у соседей начали подвывать в унисон припеву.
Вечер, как вечер, я знаю опять мне сегодня не спать.
