Звезда ещё не успела растаять в сиреневом рассвете, как на горизонте появился невидимый корабль. Невидимый для тех, кто не знаком с флотом Аргваллиса. Он нёсся, будто громадная рыба по волнам, пока капитан не скомандовал:
– Сложить зеркала!
И тогда зеркальная чешуя, движимая механизмом, поползла в стороны, закрутилась, сложилась и спряталась, оголяя белый корпус и золотую корму в форме сияющей звезды. Стеклянная крыша без мачт и парусов заблестела в первых лучах солнца, а горы на окнах раздул жаркий ветер Эллатоса.
Верхний ярус корабля сплошь покрывало стекло, и в этой огромной беседке, где теперь сверкали рассветные лучи, находились только два человека в убранстве ковров, резьбы и белоснежных колонн. Они сидели рядом в бархатных креслах у самого окна, и смотрели, как приближается берег, фонарь маяка, как небеса из сиреневых становятся розовыми, и движутся по ним позолоченные солнцем облака.
Один из сидящих в креслах, золотовласый юноша с глазами-искрами, вдруг положил ладони на подоконник и тихо запел, глядя на приближающиеся холмы:
– На горных склонах, на туманных берегах
Средь золота, цветов и ароматов
Родное сердцу что-то тихо напевав
Искал я путь, куда идя – не знаю…
Его спутник в капюшоне опустил голову.
– Мы скоро вернёмся, Орвель. – сказал он, и в голосе этом была улыбка.
– Но знаю, что, куда бы ни пришёл
Здесь всё моё – от берега до края,
От крохотного самого окна
До свода, в небесах что утопает.
Мне дорога здесь каждая дорога
И каждый след, оставленный в грязи
И пусть его оставил кто – не знаю,
Такой же след оставлю я вблизи.
Человек в капюшоне присоединился, и голоса перемешались в чудесной мелодии.
– И пусть всему посчитаны мгновенья,
И скажут пусть, что для всего свой час
Аргваллис не предаст никто забвенью,
Ведь продолжение он каждого из нас.
Пение стихло.
– Почему ты никогда не пел со мной? – спросил Орвель, развернувшись в кресле.
– Музыка – твоя стезя, друг мой. Мне в ней с тобой не соперничать.
– Не хвали меня! – рассмеялся Орвель, и весёлые морщинки заиграли на лице. – А то буду довольствоваться старым, а нового никогда не напишу.
Человек в капюшоне поднялся, прислонился к стеклу и удержал развевающуюся занавеску.
– Напишешь. – сказал он. – Не тоскуй, мы здесь на три дня.
– Я уже тоскую.
– Зато твои предки будут рады, что ты снова ступил на берег родины.
Холмы приближались, и уже слышался плеск волн о берег. Маяк-гигант вырос перед кораблём, и был он таким высоким, что фонарь на его верхушке уже было не разглядеть. У берега толкались десятки людей, готовя причал к гостям. Над волнами показались гладкие головы кудовисов – аргваллийских гигантов с крошечными глазами, и люди с берега, бранясь друг с другом, наспех снимали ремни и цепи со зверей и загоняли их в затон.
– Двери, двери! Проклятый… уйди! – доносилось с берега.
– Сам закрою!
– Да справа тяни! Ну!
– Заткнись!
Брань перемешалась, и потянули за тросы. Двери, скрытые водой, захлопнулись, запирая кудовисов в затоне. Те, веселясь, брызгали на людей водой и стрекотали высоко и нежно, будто птицы. Корабль закачался на волнах, и коснулся бортом деревянного моста. Тогда опустили якорь.
Солнце поднялось над горизонтом, и утренняя прохлада начала сменяться обычной для Эллатоса жарой.
Здесь, на сырой пристани, вились рои мошек, что будто нарочно пытались залететь в глаза, нос и уши. Орвель спрыгнул на мост и вдохнул влажный сладкий воздух Эллатоса. Волны бились о причал, но даже их шум перекрикивали латосы, до сих пор бранясь, уже не понятно даже о чём.
Орвель взглянул на океан, зевнул и выгнул затёкшую спину, но тут же получил толчок в бок. На него задом налетел бородатый краснолицый латос в шапке, едва ли не закрывающей глаза.
