* * *
Медленно идет караван. Тяжело поднимаются в гору выносливые лошади-монголки. Упрямо погоняют уставших иноходцев терпеливые всадники. Изнемогая от усталости, бредут по колено в снегу женщины. Слышны частые крики недовольных воинов. Не прекращается плач, стоны подвластных пленниц.
От ветра гудят невидимые вершины гор. Плотная стена лохматых снежинок забивает глаза. Холодный, пронизывающий ветер бьет в лицо идущим. Крутая тропа на невидимый перевал забирает последние силы людей.
Впереди, указывая дорогу, верхом на крепком скакуне едет старший лучник. За ним, привязанный накоротке, шумно дышит молодой, сильный мерин. На его спине тяжелый груз. Дальше, на некотором расстоянии, отстали еще три груженные золотом лошади. После них, связанные в одну цепь, шагают двадцать обреченных женщин. Сзади и сбоку их подгоняют четыре вольных кочевника.
Сквозь непрекращающийся плач пленниц слышны резкие окрики захватчиков. То и дело свистит плетка. Воины бьют женщин, подгоняя их вперед. Угасающий день торопит расстояние. До ночи надо преодолеть непокорный перевал. Но силы пленниц на исходе. Связанные воедино прочными путами, подгоняемые безжалостными воинами, женщины идут шесть дней.
Слезы и стоны женщин не имеют границ. Их горькие стенания об утрате Родины, навсегда потерянном доме, убитых кочевниками братьях, отцах, сынах, детях. Никогда им не видеть знакомых мест. К их губам не прикоснутся любимые губы мужей. Руки не почувствуют хрупкие тела детей. Никто больше не скажет доброго слова. Их будут любить силой. Подневольный плен навсегда разорвал связующую нить родственных уз.
Вот одна из женщин не выдержала, упала, не может встать. Другие пытаются ей помочь, но это плохо получается. Негодующий кочевник, разрезая воздух плеткой, бьет, не разбирая, всех, кто находится под лошадью. Крики, стоны, плач… Голоса женщин все сильнее, громче, дружнее.
Вдруг, где-то вверху раздался резкий, смертельный хлопок. Старший лучник испуганно кричит. Коренастый иноходец вьется под ним, выбирая путь к спасению. Воины в страхе мечутся по женским телам. Но поздно. Оглушительный грохот со скоростью мчащегося во весь опор скакуна приближается на обреченных путников. Безбрежная полоса непроглядной волны надвигается на них как ураган. Беспощадная снежная лавина движется немыслимой массой, сметая все на своем пути. Одно мгновение, и караван накрыла толстая плоть хладнокровной смерти.
Шкурой снежного барса раскинулись рубчатые гольцы. Над заснеженными полями альпийских лугов чернеют каменные осыпи курумов[1], рваные пики преобладающих вершин, седые плешины продуваемых ветрами ягельников. Чуть ниже, на границе тайги, замерзли махровые колки мохнатых кедров. Из глубоких распадков к ним подступают матовые, в снегу, языки вековой тайги. С большого расстояния при движении глаз человека предлагает сознанию сказочные картины восприятия. Белые увалы пестрят пухом играющих куропаток. Серые плантации оленьего мха-ягеля волнуются табунком жирующих сокжоев[2]. Туполобые, оскольчатые вершины напоминают притаившихся горных козлов. В визуальном измерении горный мир живо напоминает огромного, притаившегося кота, ирбиса, готового прыгнуть на добычу. Отдельный, средний белок рисует выгнутую спину зверя. Вон те далекие возвышенности – голова и уши зверя. А глубокий, вырезанный снежной лавиной лог-игривый хвост. Человеку кажется, еще мгновение – и огромный кот взорвется лопнувшей тетивой лука, прыгнет вперед, сомкнет острые клыки на добыче. В какой-то миг кажется, что блестят искры глаз, а на загривке зверя играет густая шерсть.
Остановился Егор, что за напасть? Неужели перед ним снежный барс? Он схватился за нож, присел, ожидая прыжка, но усталый голос напарника отрезвил, привел в сознание:
