Все описанные события, организации и люди представляют собой художественный вымысел. Любые возможные совпадения являются случайными.
Слипшиеся ресницы открывать не хочется. Я медленно просыпаюсь и блаженно потягиваюсь, ощущая на лице ажурные движущиеся тени. Легкий был сон, розовый, скорее вишнево-пушистый, его нежные обрывки еще витают в моей голове.
Внутри ожил маленький червячок и начал надоедно терзать душу каким-то смутным предчувствием. Я потерлась о теплую подушку, перевернулась и тут же услышала переменчивые шаги: сначала мягкие, затем шаркающие – распознала маму и папу. Родители явно стараются не шуметь, но золотые утренние видения рассеялись как дым.
Я потянулась к часам и лениво глянула на мерцающие цифры. Охнула и тут же вскочила, представив, как папа зайдет в комнату. Он не скажет ласковым шепотком «с добрым утром» или «ну, поваляйся еще, потом зайду». Нет, он наверняка попеняет лежебоку и затянет свою старинную песенку. Мы с сестрой с детства заучили её на память: про восьмой час, когда всего-то семь ноль две, да и про счастливцев – тех, кто рано встает и все блага на белом свете получает.
Сегодня песенку пропустим, я почти жаворонок, разве не светится от этой мысли в сердце радость. Ох, внутри неспокойно, будто бьет мелкая и размеренная дрожь.
Я накинула халат и прошмыгнула в ванную.
Привычный будний день разгорался. Уютную кухню уже наполняли самые разные звуки. Сначала знакомые голоса актеров из телевизора, рекламирующие бесполезные товары, за ними перезвон тарелок – папа моет посуду, в такт тикает СВЧ-печка – мама греет вчерашние сырники к завтраку. Привычная утренняя симфония ласкает уши.
Из ванной я выползла сонная и вялая. Холодные пальцы не слушаются, да и есть не хочется. Так, пришла за компанию со всеми, посижу посмотрю, авось аппетит придет. Случайно кокнула симпатичную чашку из кухонного сервиза, поцапалась с папой, следом сцепилась в пустяшном споре с мамой и зачем-то сунула ей кусок розового бублика. Знаю, что невкусные нынче сушки-баранки, то рассыпаются на зубах, то прилипают, а сую. Впрочем, родители все понимают, они уже привыкли. Последние недели я и впрямь сама не своя – уныло хожу по бесчисленным собеседованиям, а результата никакого.
– И когда же все это кончится? – переглядываются родственники, думая, что я не вижу.
Летний день выдался приятный. Из настежь раскрытого окна совсем не дуло, там голубело утреннее августовское небо, и больше ничего не было. Ни дымки, ни облачка.
– Эх, последние тёплые недели, – потянулась мама и прошла в комнату.
Я тоже глянула в окно, представляя золотисто-зеленую картинку, но увидела лишь сутулого курящего мужика. Над ним поднималась тонкая струйка дыма, изгибаясь в причудливые формы. Кажется, один завиток образовал знак доллара.
Кто-то разворошил мусорный бак, вокруг курильщика некрасиво валялись остатки еды и пустые бутылки. Мужик постоял на солнышке, докурил и резко бросил окурок в переполненную кучу. Не оглядываясь, быстро шмыгнул в арку, а что ему будет.
– Фу, – подумала я, осматривая родной двор с жалостью, и отвернулась.
После завтрака заняться нечем: долго брожу по квартире, не находя места. В жизни моей в последние недели наступило полное летнее затишье. Я разложила нехитрый пасьянс любимой колодой с рваными уголками – скучно. Наиграла на пианино подзабытую пьесу – пальцы нескладно стучат по клавишам, концовку и вовсе смазала. Достала старые ноты, повертела, рассматривая аккуратные подписи учительницы, но тут же убрала обратно. Вот что значит маяться дурью…
Я снова поплелась на кухню, чтобы убить время. По пути глянула в зеркало – живот спрятала и красиво изогнулась, но в голове неприятно звякнуло, да и сердце стучит громче обычного. Покрутилась – бесполезно, вернулась в комнату. В сотый раз за лето достала ящик со студенческими конспектами. Глажу горы исписанных ручкой листов, сколько сил на них потрачено, а теперь милое мое прошлое лишь хлам. Понюхала: горьковато-душисто пахнут, выкинуть не решилась. Потыкала пальцем обложку папки, повздыхала сокрушенно и снова задвинула под кровать до лучших времен. Зачем – не знаю.
