Сильному человеку и его большой семье
В тридцать пять Любу впервые проводили до школы. Она так мечтала об этом в свои шестнадцать, что теперь неловко дотронулась до щеки, ещё влажной от поцелуя, и подняла глаза на молодого мужчину.
Совсем недавно наступил апрель, и даже несмотря на минусовую температуру ночью, деревья уже звенели весной, и пригревало солнце. Или Любе только так казалось.
Когда ты влюблён, весна ощущается по-другому.
В её розовых волосах гулял ветер, а всё тело полнилось ощущением настоящего счастья, какое только может себе позволить такая, как она. Гриша едва коснулся её мизинца, а затем хлопнул по обувной коробке, которую держал подмышкой.
– Спасибо. Только ты знаешь, как я люблю эти туфли с дырочками.
Люба улыбнулась.
– Броги, Гриш, так они называются.
Он засмеялся, положил руку на живот и согнулся в царственном поклоне.
– Вы правы, о мой обувной магистр! Иди, – он открыл калитку и нежно прикоснулся к любиной щеке, – спасибо за это утро.
Люба кивнула и шагнула на школьную территорию, а Гриша пошёл по тротуару к припаркованной неподалёку машине.
Так было задумано. Они не выставляли напоказ свои отношения, которые длились всего пару недель. Счастье любит тишину, а Люба была очень-очень счастлива. Кажется, впервые за несколько лет.
***
– Фу ты, стыд-то какой.
В учительской было светло, и Александра Савельевна щурилась от солнца, пристально глядя в школьный двор. В соседних классах шли уроки, но у неё выдалось её законное «окно», и она очень не хотела тратить это время зря.
Кто виноват, что именно под окнами учительской мама Толика из 5 «А» прощалась со своим новым возлюбленным? Никто не виноват. Так же нет и вины Александры Савельевны в том, что она приняла этот факт так близко к сердцу.
– Тьфу ты, – женщина кинула возмущённый взгляд на сансевиерию, которая примостилась в горшке возле её стола, потому что это растение уж точно разделяло взгляды Александры Савельевны на мораль и нормы поведения.
– Ну что там, Саш, – наконец вяло поинтересовалась Валя, перебросив теннисный мячик из одной руки в другую.
Александра Савельевна приосанилась, перебрала в голове свои воспоминания об увиденном. Она изо всех сил старалась, чтобы её голос звучал незаинтересованно, но коллега слишком хорошо разбиралась в этих интонациях. Учительская – это как государство в государстве: свои законы, свои правила.
– Там это… мама Толика из 5 «А» … лобызается с…, – она шмыгнула носом, чтобы придать себе ещё более безучастный вид.
– И что?
Александра Савельевна побледнела. Её брови приподнялись, на лбу образовались морщины совершенного негодования.
– В смысле И ЧТО?
– Ну а что?
Женщина подняла глаза к потолку и посмотрела на пожелтевший плафон лампы. Если бы нужно было составить список того, что совершено деморализует общество, Александра Савельевна поставила бы на первое место спорт и компьютер. По её определению, эти две вещи совершенно выключают мозг человека.
Валя положила теннисный мячик на стол и устало потянулась, широко зевнув.
– Какое тебе дело, кто там с кем обнимается под окнами? – Александра Савельевна разъярённо смотрела на ряд белоснежных зубов коллеги. На месте резца красовалась щель на память о хоккейном прошлом. – У меня вон в 9 классе пацаны друг другу то и дело штаны пытаются стянуть на физре, и это зрелище поинтереснее будет. Смешно хотя бы. А здесь, – Валя махнула рукой в сторону окна, – обнимаются и обнимаются. Все мы когда-то были молодыми, ну!
– Кому что, – фыркнула Александра Савельевна и вышла из учительской, тихо прикрыв дверь. Хотелось, конечно, хлопнуть так, чтобы зазвенели окна, но если каждый человек будет делать то, что ему хочется, что же это будет за общество?
