Оксана возвращалась домой поздним субботним вечером на автобусе, сидя на одном из задних сидений, из-под которого в небольшом разодранном месте торчал пучок бледно-жёлтого поролона. Наверно, кто-то из детей-подростков вырезал кусочек кожи, чтобы доделать потом самодельную рогатку или ножик. Она знала это, так как и их когда-то, когда они были ещё детьми, возили всей группой в городской цирк на таком же автобусе, и мальчики вырезали себе кожаный трофей с задних сидений. Более того, это мог быть именно тот автобус, в котором, после многих лет, она оказалась снова. Но забавнее было то, что, вспомнив сейчас про это, Оксана ехала в свою комнату в общежитии, которое тоже напоминало цирк: пар из подвальной клетки, иногда туманом распространяющийся сразу же при входе в подъезд, побеги плесени местами, шумные соседи, некоторые уже под конец спивающиеся. Комнату ей выдали как воспитаннице детского дома только в прошлом году, к её 20-летию. От администрации города, обеспечивающей сирот из районных сёл бесплатным жильём, ожидать другого и не приходилось. Хотя, может быть, только сейчас, когда она ехала сильно выпившая, дом её, или то, что привычно называть домашним очагом, казался ей таким мрачным. Всё-таки комната досталась ей большая, светлая, сухая, а кто-то из соседей на этаже были её хорошими знакомыми ещё с их общего пребывания в детском доме.
Несколько часов назад Оксана влила в себя почти пол-литра дешёвой водки. Её компанией была самая близкая подруга из того же детского дома. Вчера она осталась у неё на ночь. Оставаться ещё на одну передумала и, на удивление подруги, которая весь день не заправляла их постели (раз уж проснулись они только к обеду и вскоре ложиться снова), быстро собрала свои вещи и в темпе поспешила к остановке. Скорее всего, сейчас она едет последним рейсом. Это можно было бы предположить хотя бы потому, что Оксана, зная движение транспорта, вообще была готова к тому, что не сможет уехать в такое время, а что-то подсказывало ей, как будто внутренний друг, который следит за её благополучием, как за собственным, что, останься она у подруги – будет только хуже. Снова сидеть за столом на кухне, скорее всего, снова пить, снова встречать постоянно приходящих и уходящих друзей, соседей, новых незнакомых людей, болтающихся рядом за компанию, туман от дыма сигарет, вечно незаправленная постель, которая сбивает с толку ритмы дня и ночи. Всё, что радует только поначалу, но под конец ассоциируется с какой-то бессмыслицей, давящей всей своей бесплотной массой. Подруге она этого, конечно, не скажет, ей она очень дорога, да и понять всё как есть подруга просто не способна, а Оксана не способна объяснить ей доходчиво об этих чувствах, которые ей самой не всегда кажутся понятными.
Было почти ровно полночь, когда Оксана плюхнулась со своим мини-рюкзаком с тонкими лямками на сиденье автобуса. Её и ещё двух или трёх пассажиров, на которых она даже не обратила внимания, еле окутывал мутный свет одной всего лишь лампы в низком потолке салона автобуса, защищённой пластмассовым кожухом желтоватого оттенка, отчего она походила на ночник в чьей-то комнате. Снаружи как будто экономили на городском электричестве: фонарные столбы горели слабым светом, иногда не горели вовсе, подсвеченные магазинные вывески тоже попадались через раз. Спасали огни из окон домов, стоящих вдоль дороги, но и то, учитывая полуночное время, из всех окон на фасаде горела только треть.
Ночь была холодная. Снег уже сошёл, и небо, местами с еле заметными звёздами, ощутимо давило своим присутствием, накрывая маленький городок тёмным твёрдым полотном. Смахивающий на буханку хлеба кузов автобуса, с вытянутым, торчащим из него светло-голубым капотом, пыхтел на холоде, но ехал остановку за остановкой, как будто никуда не спеша. Оксане от водителя было видно только руку и ладонь, лежащую на кончике длинного рычага, торчащего из пола. Рука то передвигала рычаг, то оставляла его в покое. Прозрачная бутонообразная рукоять оголялась на его кончике, что накрывалась ладонью. Оксана догадывалась, что какая-то фигурка должна быть выгравирована внутри, но не могла, сидя так далеко, увидеть, какая именно. Остальной вид водителя закрывало ширмой. Внутри привычно пахло бензином. Этот запах перемешивался с ещё одним – странная смесь протёртой, старой кожи на сидениях и впитавшиеся в неё эссенции человеческих тел – кожа, как будто служащая для сохранения разлагающихся телесных испарений. Так странно, что запах не мешал Оксане и не казался противным. Он принимался как атрибут естественной среды обитания. По-другому, думала она, наверно, и не бывает.
